Вдребезги - Юлия Резник (2020)

— Не знаю… — смеется Олеся. — Судя по всему, на огромной, — добавляет она, окидывая отца смеющимся взглядом. А тот хмыкает в ответ. Я вижу… и знаю, что он еще не принял Олесю в семью. Я даже не надеялся, что это случится быстро. Он вообще очень сложный… мой отец. Ему нелегко понравиться. А тут… он ведь не дурак, и многое видит. И то, что он видит — ему не нравится. Что, впрочем, понятно, учитывая все нюансы.

— Ну, если никто не против, то выдвигаемся сразу после завтрака. Что скажешь, Поль?

— Ну, конечно!

Завтрак проходит довольно шумно. Дамир, ободренный всеобщим вниманием, балуется. Едва ли не на голове стоит. Отец с матерью смеются, глядя на него, то и дело касаются, вспоминают какие-то байки из нашего с Русланом детства. Наверное, это действительно смешно, но я будто не слышу их. Ковыряю вилкой золотистые сырники, а сам взгляда не могу отвести от Олеси.

— Расскажи мне все, — требую я, когда родители, прихватив Дамира, уходят. Олеся отводит взгляд от окна, из которого махала сыну на прощание.

— Ты о родах?

— Обо всем, что имеет значение. Чего я еще не знаю?

Олеся тяжело вздыхает. Вытягивает ногу, вторую сгибает в колене, усаживаясь на высокий барный стул.

— Да нет ничего такого, — качает она головой, задумчиво кроша недоеденную сыном булку. — Я вроде бы все рассказала. А то, что роды тяжелыми были… Ну, были, и были. Что уж теперь?

— Почему ты меня не послала?

— Когда?

— Когда я упрекнул тебя в том, что ты не рожала сама?

У меня зубы сводит от понимания того, как я был к ней несправедлив. Просто зубы сводит. А она смотрит на меня как-то так… непонимающе. Будто для нее такое отношение привычно. Я все больше убеждаюсь в мысли, что она намного глубже, чем позволяет казаться. И намного-намного сложнее. Вполне возможно, что тот странный надрыв, который я в ней изначально увидел, намного серьезней, чем я полагал.

— Наверное, потому, что ты прав. Я действительно не слишком справилась…

— Ты?

— Я пыталась, правда. Двенадцать часов адских мук. Мне попался… не очень внимательный врач. Он не верил, что что-то не так. Думал, у меня просто истерика… А когда стало понятно, что сама я не рожу, ситуация была уже критичной. Хорошо, что его смена закончилась, и пришла твоя мать. Не знаю, что было бы, если бы не она, и не реаниматолог.

— Ты знаешь, что что-то пошло не так, но все равно винишь себя в том, что не справилась?

— Я не знаю, — Олеся встает с табурета, нервно растирает руки и опять подходит к окну. — У меня все не как у нормальных людей. Обычно после кесарева роженицам удается наладить грудное вскармливание, вот, как твоей невестке, а у меня и тут ничего не вышло. Наверное, ты имеешь право предъявлять мне претензии на эту тему. Я и сама себе их предъявляю.

— Нет! — хриплю я. — Не имею! Это было абсолютно недопустимо. На твоем месте я бы себе хорошенько врезал. Извини…

— Что? — она удивленно моргает.

Мне нелегко извиняться. А уж тем более повторять это снова. Но я оплошал. И это меньшее, что я теперь могу сделать:

— Извини. Я вел себя как мудак, когда обвинял тебя в том, о чем не имел понятия.

— Ох… Ладно.

Олеся выглядит действительно шокированной, и я никак не могу избавиться от мысли, что, судя по всему, она привыкла к необоснованным наездам. И даже более того. Их она воспринимает как что-то, само собой разумеющееся. Будто иначе не может быть. И мне это не нравится. Совершенно. Я обещаю себе разобраться со всем этим дерьмом. А пока…

— Какова вероятность того, что этой ночью ты забеременела?

— Ох… — снова повторяет Олеся. — Я не знаю. Правда. В последнее время я не слишком слежу за своим циклом. А… что?