Светила - Элеанор Каттон (2015)

Но Балфур покачал головой:

– Не могу. У меня отгрузка спозаранку. Точнехонько в понедельник.

– Ну вам же не надо лично отгрузкой заниматься!

– Ох, так мне ж надо загодя бабки подбить, – усмехнулся Балфур. – Со среды я обеднел на двенадцать фунтов, а эти двенадцать фунтов ушли не куда-нибудь, а в ваш карман! По фунту на каждую грань кубика!

(Об истинной причине такой спешки Балфур умолчал: ему очень хотелось попасть на «напитки и размышления» в гостиной «Удачи путника» нынче же вечером. Он ни разу не сослался на Лидию Уэллс в разговорах с Лодербеком с тех пор, как политик исповедался ему в обеденном зале «Резиденции», рассудив, что разумнее будет, если тему эту Лодербек затронет сам, на своих условиях. Однако Лодербек тоже избегал любых упоминаний о вдове, хотя Балфуру казалось, будто в замалчивании этом ощущается нечто вымученное и даже надрывно-отчаянное, словно политик того и гляди сломается и выкрикнет ее имя.)

– Сразу школьные дни вспоминаются, – вздохнул Лодербек. – Нам доставалось по одному удару розгой за каждое очко на кубике – если попадешься с поличным. На одном кубике – двадцать одно очко. Этот любопытный факт я по гроб жизни запомнил.

– Если вы к тому, чтоб я тут задержался, пока не сброшу двадцать один фунт, то нетушки.

– Да ладно, оставайтесь, – не отступался Лодербек. – Всего-то на одну ночь. Право, останьтесь!

– Вы только гляньте, какой папоротник роскошный, – ушел от ответа Балфур, и действительно, посмотреть было на что: лист безупречной формы закручивался, как завиток скрипки. Балфур чуть тронул его дулом винтовки.

Недавняя смена настроения в Лодербеке нанесла серьезный ущерб его дружбе с Томасом Балфуром. Балфур был уверен: Лодербек так и не сказал ему всей правды о своих былых отношениях с Фрэнсисом Карвером и Кросби Уэллсом, и это замалчивание отбило у Балфура всякую охоту Лодербеку потворствовать. Когда Лодербек принимался ворчать и жаловаться на Уэстленд, и отмели, и мясное ассорти, и одноразовые воротнички, и подделки, и немецкую горчицу, и премьера, и костлявую рыбу, и показушничество, и плохо пошитые сапоги, и дождь, Балфур отвечал с заметно меньшим энтузиазмом и восхищением, нежели какой-нибудь месяц назад. Попросту говоря, Лодербек утратил свое преимущество, и оба это отлично понимали. Однако политику очень не хотелось признавать, что дружба их поостыла; он упрямо обращался к Балфуру в обычной своей манере, то есть порою надменно, всегда напыщенно и крайне редко – со смирением; Балфур же, которому и самому при желании надменности было не занимать, постоянно на него обижался.

Вскоре они уже вернулись к лошадям, заседлали их и неспешной рысью поскакали в Кумару. Но не проехали они и мили, как Лодербек снова взялся за свое.

– Мы, помнится, говорили о том, чтобы на обратном пути завернуть в Сивью, – промолвил он. – Поглядеть на фундамент будущей тюрьмы.

– Да, – кивнул Балфур. – Вы мне потом обязательно расскажите как и что.

– То есть, выходит, мне придется одному ехать.

– Одному – с Джоком и Огастесом! Один в компании из трех человек – скажете тоже!

Лодербек с недовольным видом поерзал в седле. И наконец спросил:

– Как, говорите, начальника тюрьмы звать – Шеффилд?

Балфур резко вскинул глаза:

– Шепард. Джордж Шепард.

– Шепард, точно. Интересно, а не в мировые судьи ли он метит? Он на бюджете полиции неплохо себя проявил – сдвинул дело с мертвой точки, колесики так и закрутились. Очень, очень неплохо.

– Да, наверное. А гляньте вот на этот! – Балфур указал концом хлыста на очередной веер папоротника, еще рыжее и пушистее прежнего. – Форма какая симпатичная! А двигается как – словно бы прямо в движении и застыл. Что за мысль!

Но Лодербек вовсе не собирался отвлекаться на симпатичную форму папоротников.

– Он, понятное дело, комиссаров ставленник, – продолжал он, по-прежнему имея в виду Джорджа Шепарда. – И, как я понимаю, старый друг мирового судьи.