Светила - Элеанор Каттон (2015)

Фрэнсис Карвер смотрел сквозь него, словно не видя. Ни словом, ни жестом он не выдал, что понимает А-Су. Один из бражников сказал что-то, Карвер ответил по-английски и отвел глаза.

– Pang yao! Ho pang yao!

Но Карвер даже не взглянул в его сторону. Рядом с ним в проеме возникла женщина с волосами цвета меди и скользнула ему под руку; он обнял ее за талию, притянул к себе. Зашептал что-то, уткнувшись ей в волосы. Она рассмеялась; вместе они вернулись в дом.

Очень скоро второй бражник уже не мог долее удерживать тяжесть бесчувственного тела А-Су и уронил его наземь, по-видимому пожаловавшись, что заляпал весь пиджак и манжеты кровью. Первый принялся молотить лежачего ногами, но, по-видимому, это выглядело менее зрелищно в отличие от предыдущей забавы, и вскоре толпа утратила всякий интерес и разошлась. Первый незнакомец напоследок пнул А-Су под ребра носком ботинка и тоже ушел внутрь. Едва он переступил порог борделя, раздался взрыв смеха и снова зазвучало фортепиано.

Избитый А-Су на четвереньках с трудом дотащился до ближайшего переулка, с глаз подальше. Он лежал в тени, чувствуя, как каждый вдох отдается резкой болью, и глядел на ходившие ходуном мачты кораблей. Выплыла луна. Спустя какое-то время на набережной раздались шаги фонарщика, и совсем рядом послышался глухой стук и шипение: зажегся газовый фонарь. Темнота посерела. А-Су опасался, что у него ни одного целого ребра не осталось. Выше линии волос ощущалось что-то липкое и влажное, как губка. Левый глаз заплыл. Встать сил не было.

Но вот в борделе приоткрылась задняя дверь: на камни выплеснулся желтый свет. В переулке раздались стремительные шаги. А-Су услышал, как на булыжник мостовой со звяком поставили жестяную миску, а затем на лоб его легла прохладная рука. Он открыл правый глаз. Рядом с ним на колени опустилась молодая женщина с худым остреньким личиком и выступающими зубами. Бормоча слова, которых он никак не мог понять, женщина окунула тряпицу в теплую воду и принялась стирать кровь с его лица. Ее голос волной накатывал на А-Су; он не сопротивлялся. На незнакомке был крахмальный передник, как носят буфетчицы; она, должно быть, работает там, в борделе, предположил А-Су. Догадка подтвердилась, когда спустя минуту ее громко позвали изнутри и, буркнув что-то себе под нос, она отложила тряпицу и метнулась обратно.

Прошло несколько часов. Звуки фортепиано оборвались, шум внутри понемногу стихал. А-Су задремал ненадолго, а проснувшись, обнаружил, что вокруг все тихо, а буфетчица вернулась. На сей раз она принесла под мышкой коробку с чаем, какие-то завернутые в ткань инструменты и спиртовой фонарь. Она опустилась на колени рядом с А-Су, осторожно поставила фонарь на мостовую и крутанула ручку, так что плафон вспыхнул изнутри белым светом. А-Су как можно осторожнее повернул голову и не без удивления заметил, что на чайной коробке значится его собственная фамилия, начертанная китайскими иероглифами. Он вздрогнул: женщина истолковала это странно – улыбнулась, кивнула и поднесла палец к губам, призывая к молчанию. Затем открыла коробку, пошарила среди чайных листьев и вытащила наружу крохотный квадратный пакетик, завернутый в бумагу. Она снова одарила китайца улыбкой – А-Су не знал, что и думать.

Он с трудом повернул голову вправо, чтобы разглядеть инструменты, извлеченные женщиной из тряпичного свертка, и увидел короткую тяжеловесную трубку, иголку, нож и жестяную миску. Он вновь вопросительно воззрился на незнакомку, но она была занята: поправляла в лампе фитиль, собирала трубку, готовила смолу. Когда опиум наконец закипел и из узкого отверстия в миске вырвалась спиралька белого дыма, она поднесла мундштук трубки к губам А-Су. Слишком измученный, чтобы отказываться, он вдохнул дым в рот и задержал его там.