Безлюдные земли - Арне Даль (2019)

– Все время учебы в средней школе ему совершенно некому было помочь. Они с матерью переезжали из одного спального района Стокгольма в другой, потому что его так травили во всех школах, что он не мог продолжать туда ходить. У тебя нет детей, Молли, ты не можешь себе представить, как больно видеть, что твоего ребенка мучают то в одном месте, то в другом. Превратиться в перекати-поле из-за издевательств. Знать, что в каждом новом месте повторится тот же ад, что был в предыдущем.

– Что ты помнишь о его матери?

– Не очень много. Она была со странностями.

– Со странностями?

– Нервная, всегда суетилась, не могла усидеть на месте. Странно пахла.

– Странно?

– Ты мой психолог?

– Сконцентрируйся. Почему странно? Неприятно?

– Нет, совсем нет. Скорее приятно. Чем-то сладким, пожалуй.

– Алкоголем?

Бергер задумался. Медленно кивнул.

– В моей картине мира он тогда не присутствовал. Но, вероятно, так оно и было.

– Она умерла от тяжелой формы алкоголизма в лечебнице в Чисте двенадцать лет назад.

Бергер еще раз кивнул.

– В этом есть какая-то дьявольская логика.

– Ты помнишь, как она выглядела? – спросила Блум. – Я видела фото из паспорта, но не более того. Блондинка?

– Нет. Но, с другой стороны, настоящие блондинки почти все остаются где-то в детстве. Скандинавском детстве. А потом все темнеют. Даже я был светловолосым, когда был ребенком. И ты наверняка тоже.

– Ты что имеешь в виду? – воскликнула Блум. – Я и сейчас блондинка.

– Но пара миллиметров потемнее у корней все же заметна.

Блум резко швырнула машину влево. Скрип шин высказал за нее возмущение. Как мираж, появилась Окерсберга и снова исчезла, а они опять оказались за городом.

– И никаких намеков на отца? – спросила Молли. – Ты ничего не помнишь?

– Ты посвятила этому пару лет, – сказал Бергер. – А у меня было несколько часов, я мало успел. Вильям никогда не заговаривал об отце.

– С самого его рождения его мама Стина Ларссон зарегистрирована как мать-одиночка. Никакого отца нигде не числится. И ни братьев, ни сестер.

– Но мы можем считать, что он был блондином? Если как следует подумать, то мама вроде бы была классической брюнеткой.

Вдалеке показалась Эстерокерская мужская тюрьма. Ее красные неровные стены выглядели как гармошка безумного великана.

– Ты так и не хочешь рассказать, зачем мы здесь? – спросил Бергер.

– Это выстрел наугад, – ответила Блум и посмотрела вверх через окно.

– Что ты ищешь?

– Камеры наблюдения. Нам надо припарковаться подальше.

– И я должен сидеть в машине с заведенным двигателем вне поля видимости и ждать?

– Именно так, – сказала Блум и остановила фургон. – Машина для побега из-за решетки.

* * *

Допросная в этой тюрьме ничем не отличалась от аналогичных помещений в других местах, то есть была абсолютно безликим помещением: стол, видеокамера, стулья, ничего больше. И сидящий по другую сторону стола заключенный тоже был совершенно безликим в своей серой одежде, напоминающей тренировочный костюм. Ему было за сорок, и, если бы не отметины у него на лице и руках, он бы казался совершенно прозрачным.

– Полагаю, на других частях тела тоже есть отметины? – спросила Молли Блум.

– Традиционное обращение с педофилами, – сказал заключенный и потрогал самый свежий из своих синяков.

– Но вы, Аксель Янссон, не только педофил, но и убийца?

– А вы, Эва Линдквист, полицейский, который задает чертовски неактуальные вопросы. Вы были бы безнадежно паршивым полицейским, если бы вы не прочитали приговор суда.

– На суде вы достаточно продуманно признали все случаи сексуального насилия в отношении детей и последовательно отрицали убийство. Чтобы избежать приговора за него. Убийцам детей здесь ведь достается еще сильнее.

– Я не склонен к насилию.