Кукушка - Натали Дэниелс (2020)

Эмма отнесла посуду на кухню, в которой царил такой же беспорядок. Поставила самые грязные в раковину – отмокать, а остальное убрала в посудомойку, которая уже была наполовину заполнена тарелками с присохшими объедками. Включила. На обратном пути ее внимание привлекла фотография на буфете: все семейство в шарфах и шапках где-то на обдуваемом ветрами британском побережье. Точно рекламный плакат страховой компании, банка или еще какой-нибудь конторы, которая, играя на стремлении к счастью, вытягивает из тебя денежки: все смеялись, улыбались и смотрели на Энни, которая высоко подкинула ногу, улыбаясь беззубым ртом, рыжие волосы взметнулись на ветру. Сердце в груди Эммы заколотилось сильнее. Они были бы одного возраста… Безнадежная непоправимость утраты кольнула с той же силой, как много лет назад.

Снова зазвонил телефон. Секунду Эмма стояла, прислушиваясь, а потом вернулась в гостиную.

– Хотите, отвечу?

Старик сидел на двухместном диванчике; расчистил место для них обоих и поставил на подлокотники два стакана виски.

– О нет, не беспокойтесь. Я все равно не понимаю ни слова… Присаживайтесь. Выпейте.

Она опустилась рядом, отодвинув ногой мешок для мусора.

– Конни что-нибудь вспомнила? – спросил он, постукивая по стакану все еще элегантными негнущимися пальцами.

– Вспоминает потихоньку… – ответила Эмма, разглаживая юбку и поворачиваясь, чтобы лучше его видеть.

– Вы расскажете ей, что она сделала?

На нее как будто смотрели глаза Конни.

– Мы показали ей фотографии девочек…

Недоумение и растерянность. Совершенно сражен шоком. Дрожащей рукой взял виски, отпил.

– Она отрицает случившееся, – пояснила Эмма.

– Карл сказал, вы как-то назвали ее состояние…

– Диссоциативная амнезия. Довольно частое явление, способ справиться с травмой.

– Он думает, что она симулирует. Вы согласны?

– Симулирование в таких случаях – редкость. Как правило, при диссоциативной амнезии мозг защищается, пряча память о травмирующем событии, как в коробочку, и задвигая ее на периферию сознания…

Явление, в котором она сама весьма преуспела, – сознательно, конечно.

– И что в этом плохого?

– Простите, не поняла…

– Зачем вспоминать? Ничего хорошего в этой коробке нет, одна боль. Вокруг и так достаточно боли!

Захотелось пригубить виски. Эмма отчетливо представила его дорогой вкус, почти чувствуя, как обжигает горло.

– Мне надо оценить ее психическое состояние на момент совершения преступления. Рано или поздно, мистер де Кадене, ей придется отвечать за свой поступок. Если Конни не признает того, что сделала, о каком выздоровлении можно говорить?

– Выздоровлении? – повторил старик, снял очки и ущипнул себя за переносицу.

Он принадлежал к другому поколению, поколению детей войны, которых воспитали родители, прятавшие в такие коробочки целый мир.

– Мне кажется, мы должны глядеть в лицо боли, мистер де Кадене.

Лицемерка.

– Простите, не хочу проявить неуважение, но я вам, врачам, не доверяю. Конни была не в себе… Лекарства, которые прописала эта глупая улыбающаяся докторша… всё из-за них…

Она прекрасно знала, какие препараты принимала Конни: помимо дофепрамина, ей для снятия тревожности назначили бензодиазепин. Ничего необычного.

– Это очень маловероятно, мистер де Кадене.

– Все думают, я ничего не замечаю…

Его голос сорвался, губа задрожала.

– Она тогда была сама не своя!

Старик вытащил из кармана грязный носовой платок и промокнул глаза. Эмма коснулась его холодной трясущейся руки. Где Дэвид? Где Карл? Где миссис де Кадене? Где соцслужбы? Он не должен оставаться один.

От ее прикосновения и сочувствия старика прорвало. Он понурил голову и заплакал. Эмма обеими руками гладила его ладонь.

– У Конни был приступ психоза…

– Что мы сделали не так? – плакал он как ребенок. – Не знаю, как ее простить… Я думал, я христианин, но я не могу…