Одиночка - Виктор Гавура (2021)

Павел посмотрел старику прямо в глаза, и больше не отводил взгляд, жилы на его висках налились и бились сильно и часто. Неожиданно у Павла в мозгу произошло что-то наподобие короткого замыкания, какой-то провал во времени. В какой-то миг, обретя чувство реальности, он увидел, вернее, осознал, что они стоят друг против друга, выкрикивая заклинания на непонятных Павлу языках. Он знал, что в тщательно выговариваемых ими рычащих и шипящих, клокочущих словах на древне-арамейском, санскрите и цыганском заключена страшная магическая сила, хотя и не успевал вникать в их смысл.

Старик стал издавать какие-то бессловесные гортанные звуки похожие на завывания, лишенные смысла и ритма. Жилы на шее у него напряглись, как перекрученные канаты. Вдруг они оба, как по команде, наперебой стали призывать вождей падших ангелов: Амацарак, Баркаял, Азазел! Акибиил, Тамиил, Асарадел! Но, ни один из них не отважился призвать Люцифера, ‒ сына Зари. На лбу у Павла вздулась, наполненная кровью, раздвоенная синяя вена, перечеркнув его лоб сверху вниз пополам. В руке он сжимал, как символ последней надежды, китайский пузырек. Впав в состояние транса, он и сам стал частью этого пузырька, в своем порыве слившись с ним воедино.

Напряжение возрастало до бесконечности и, казалось, ему не будет предела. У Павла возникло невыносимо гнетущее ощущение, что все вокруг превращается в необозримо безмерный знак бесконечности. Он достиг той степени границы напряженности, что уже ничего не ощущал, не замечая, как тают его последние силы.

Все это продолжалось неизвестно сколько, до тех пор, пока не раздался сухой треск и между ними не проплыл ослепительный электрический разряд шаровой молнии. И наступило одно из тех мгновений, которые длятся, не более долей секунды, но кажутся длиннее вечности. У Павла по щекам покатились кровавые слезы, а старик побледнел до пепельной серости, будто из него выпустили кровь. Лицо старика чудовищно изменилось, превратившись в уродливый комок складок и морщин, напоминающий скомканные кишки.

Внезапно у старика судорожно задергалось и полузакрылось левое веко, угольно черные зрачки затуманились, словно подернулись мутной плевой. Он силился что-то выкрикнуть, но изо рта у него вырвался, то ли хрип, то ли утробный стон насаженного на кол вурдалака. Облик старика начал расплываться и таять, будто поглощаемый туманом, его силуэт принял фантастически причудливое очертание, поплыл, как марево и вовсе исчез.

По комнате прошелестело легкое, едва ощутимое дуновение сквозняка, а за ним пронесся целый вихрь, подхвативший и закруживший под потолком множество мелких предметов, и послышался затухающий возглас удивления и ужаса: «О-о-ох!» Павла с головы до ног обдало порывом пробирающего до костей холода, он быстро закрыл и прокрутил притертой пробкой фарфоровый пузырек, который сжимал в вытянутой руке, сразу же почувствовав, как пузырек точно живой затрепетал и задергался в его руке. В комнате стало светлее, наступало утро. В углу одного из окон яркой точкой светилась утренняя звезда.

‒ Хейлель…[22] ‒ благоговейно, одними губами вымолвил Павел.

Пузырек замер, и Павел, торопясь и проливая клей, наклеил на пробку узкую полоску папируса с начертанным красной тушью столбцом кабалистических знаков, из которых самой большой и жирной была пентаграмма ‒ пятиконечная звезда. Пузырек больше не трепыхался.

‒ Попался! ‒ с величайшим облегчением вырвалось у Павла, и он с шумом выдохнул, как ему показалось, не воздух, а огонь!

Только теперь до него дошло, что все это время он не дышал.

‒ Что бритва?.. ‒ хрипло бросил Павел. ‒ Бритва скребет, а слово режет.