Через пять лет - Ребекка Серл (2022)

На мне черное нижнее белье и черный шелковый пеньюар, подаренный мне на каком-то девичнике лет сто назад. Я подхожу к Дэвиду, протягиваю ему хлястик и воркую вкрадчивым, совершенно не своим голосом:

– Тяни…

Он тянет за кончик ремешка, пеньюар распахивается и шелковым ручейком струится по моим ногам.

– И это все – мне? – сладострастно шепчет Дэвид, ведя указательным пальцем по бретельке прозрачной сорочки.

– А кому же еще?

– Здорово… Классно.

Трясущимися пальцами он неуверенно теребит бретельку и осторожно спускает ее с моего плеча. Шалунветер, врываясь в распахнутое окно, клонит пламя свечей.

– Потрясающе, – хрипит Дэвид.

– Рада, что тебе нравится.

Я снимаю с него очки и кладу их на диван. Расстегиваю пуговицы на его рубашке. Белой. «Хьюго Босс». Это я подарила ее Дэвиду на Хануку два года назад. Тогда я купила ему три рубашки: белую, розовую и голубую в полоску. Голубую он так ни разу и не надел. А я была от нее без ума.

– Ты неотразима. Почему ты никогда так не одеваешься?

– Потому что в таком виде нельзя ходить на работу. Даже по пятницам, – отшучиваюсь я.

– Я серьезно.

Расстегнув последнюю пуговицу, я вытряхиваю Дэвида из рубашки: вначале из одного рукава, затем из другого. Прижимаюсь к его теплому телу. Дэвид всегда теплый. Всегда-всегда. Волоски на его груди щекочут мою кожу.

– Пойдем в спальню? – предлагает он.

Я киваю.

Не успеваем мы отойти от дивана, как он крепко целует меня. Лихорадочно, взволнованно, горячо. Его пыл ошеломляет меня. Я отстраняюсь.

– Ты чего? – удивляется он.

– Ничего, – с замиранием сердца шепчу я. – Не останавливайся.

И он не останавливается. Он ведет меня в спальню, покрывая поцелуями мое лицо. Срывает с меня сорочку и целует мое обнаженное тело. Не отрываясь от меня ни на миг, он укладывает меня на простыни, и вот когда мы, обезумев, несемся в зияющую бездну страсти, он поднимает на меня глаза и спрашивает:

– Когда мы поженимся?

В голове у меня полный сумбур. Усталость рабочего дня, тяготы месяца, полбокала вина, выпитого перед тем, как устроить этот маленький спектакль, – все смешалось, закружилось в хаосе.

– Дэвид, – шепчу я, – давай обсудим это позже.

– Хорошо.

Он целует меня в шею, щеку, переносицу.

Оказавшись сверху, он двигается обдуманно, не спеша, смакуя каждое мгновение. Но не успеваю я ответить на его ласки, как меня накрывает густым туманом. Я покидаю свое тело. Уношусь мыслями вдаль. Мы с Дэвидом как те созвездия, обитающие рядом в глубинах космоса. Мы освещаем друг друга в непреходящей ночи, но сколько бы тепла и нежности ни было в нашем свете, мы никогда не нарушим уединения другого, не вторгнемся на его территорию. Наверное, это и есть любовь. Не отсутствие расстояния, а его наличие; признание того, что нас двое, оба мы разные и никогда не станем одним и неделимым целым.

Но когда я возвращаюсь в свои тело и разум, видение будущего, то самое, что когда-то притаилось во мне, опутав меня, словно сетью, вдруг поднимается, нарастает и волною обрушивается на меня, угрожая сорваться с моих губ покаянным признанием. Признанием, которое я почти пять долгих лет тщательно хранила в своей душе за семью печатями; истиной, засиявшей передо мной в рассеянных бликах этого космического света.

Я крепко зажмуриваюсь. Гоню видение прочь. И когда оно отступает и я наконец открываю глаза, вижу перед собой лицо Дэвида. Я с трудом узнаю его. Созвездие, стремительно удаляющееся прочь.

Глава двадцать шестая

Я навещаю Беллу, причем не с пустыми руками: приношу ей десяток бутербродов с арахисовым маслом и джемом – единственное блюдо, которое я умею готовить. Забегают девочки из галереи. Мы заказываем обед в «Бюветт», и любимый официант Беллы лично доставляет его. А затем приходят результаты анализов. Диагноз врачей подтверждается: третья стадия.