Что, если мы утонем - Сара Шпринц (2022)

Рождество прошло так же быстро, как и наступило, и у меня появилось ощущение, что его и не было. Праздники пронеслись мимо меня, как фильм перед глазами. Ужин с родителями, бабушкой и дедушкой, пустой стул рядом со мной, где раньше сидел Остин. Рождественская служба в церкви и колядки, приятная сонливость, охватившая нас после еды во время просмотра «Чуда на 34-й улице», догорающие угольки в камине.

Распаковка подарков на следующее утро прошла без былого воодушевления. Мы просто обменялись подарками во время бранча, как будто так было всегда.

Никто не говорил об Остине, но я о нем думала. Мама иногда выходила из комнаты, чтобы тихо поплакать в одиночку. Папа улыбался и разряжал напряженные моменты добрыми шутками. Но все равно Остин был с нами. Во всех традициях, в каждом уголке этого дома, и от этого становилось очень больно. Эта боль ощущалась буквально физически. Конечно, с годами она ослабевала, а в какие-то моменты мне начинало казаться, что когда-нибудь она уйдет насовсем.

Но иногда больно было так, что становилось сложно дышать. Например, на второй день Рождества. Раньше мы с папой и Остином в этот день бросали в машину коньки и хоккейную экипировку и ехали на замерзшее озеро Симко, находящееся всего в нескольких километрах от нашего дома. Мы часами скользили на льду, даже когда ветер кусал лицо, а минусовая температура опускалась до двузначных цифр. Мы катались до тех пор, пока не переставали чувствовать пальцы на руках и ногах, а после прогулки отогревались на диване с чашечкой горячего какао с маршмеллоу и ели печенье, которое испекла мама.

Как тогда было тепло и уютно! В принципе, так было и сейчас, и сегодня тоже, однако после смерти Остина тепло не доходило до глубин моего сердца. Оно было онемевшим и холодным. Кроме тех моментов, когда рядом был Сэм.

– Мне тебя не хватает, – сказал он, а я прикрыла глаза. Я лежала на кровати в своей старой детской, и пусть голос Сэма я слышала через телефон, мне хотя бы казалось, что он рядом.

– Не могу уснуть, – прошептала я, на самом деле имея в виду «Мне тебя тоже». Я так скучала, а ведь прошло всего каких-то три дня. Я привыкла к его присутствию. Засыпать и просыпаться без Сэма было очень некомфортно. Спасали только ежедневные сообщения и возможность хотя бы ненадолго услышать его голос.

В такие моменты я жалела, что не была с Сэмом честна. Если бы я с самого начала играла с открытыми картами, то сейчас могла бы рассказать ему о первой ночи дома и о сундуке с чердака. О том, как я с больной спиной и опухшими глазами вернулась на рассвете к себе в спальню, о своих слезах, размывших последние слова Остина.

– Это из-за смены часовых поясов, – предположил Сэм. – Ты еще не отвыкла от времени Ванкувера.

– Ну и хорошо.

– Правда? – по голосу было слышно, что он улыбается.

– Да, – я калачиком свернулась на кровати. – Я хоть и тут, но мой мозг рядом с тобой.

– Твой гипоталамус, отвечающий за циркадные ритмы, уж точно тут.

– У тебя прямо талант портить романтические моменты ненужными фактами!

– Очень даже нужными, это будет на экзаменах на третьем курсе.

– До них еще далеко, малыш.

– Это ты сейчас так думаешь.

– Через четыре месяца ты станешь врачом, – отметила я. Эта мысль пришла внезапно, и это было правдой и безумием. Секунду я не слышала ничего, кроме его дыхания. Бесконечно далеко, но так близко.

– Да, – и тут он снова замолчал. – Точно.

Прямо как Остин. Если бы он жил.

Если, если, если… Мне так хотелось, чтобы это прекратилось. Но как бы я ни старалась отвлечься, в этом доме все мысли рано или поздно сворачивали в этом направлении.

– Расскажи что-нибудь, – я зажмурилась, – пожалуйста.

Пусть он не спрашивает, зачем и что рассказывать, пусть просто говорит. Любую ерунду, хоть что-нибудь, лишь бы я отвлеклась.

Сэм заговорил не сразу.