Сестры - Бернар Миньер (2020)

Она, очень красивая рыжая женщина, присматривает за беленьким мальчиком, сыном сыщика. Она что, спит с его отцом? Ты так красива… И ты смотришь на него с той же любовью, какой любишь его сына. У выхода из школы ты назвала его Гюставом… Я вижу, как ты вынула заколку из своих огненно-рыжих волос, освободила их, тряхнув головой, и тебя словно пламенем обдало. Я мельком увидел тебя в черном лифчике на белой-белой коже, ты не задернула штору, и тебя мог увидеть каждый. И у тебя для этого достаточно оснований… Мы недооцениваем сторонние взгляды, чужое любопытство… Ты выглядываешь в окно, и я на какой-то миг вижу твою дивную грудь в черных чашечках.

По дому бегают дети. Я улавливаю весь их детский гомон. Они непоседливые и веселые, живые и озорные – в общем, нормальные дети. А я вспоминаю свое детство. Оно не было ни веселым, ни непоседливым, ни нормальным… Мой отец был жук-олень, и он доводил меня до изнеможения своими мощными ментальными жвалами. А мать была листоедиха. А я – жужелица, не способная летать. Вот что они со мной сделали.

А еще там есть мужчина, который, входя, целует тебя в губы и берет на руки детей. Твой муж… Заместитель того, другого… У него хитрый и коварный вид. Но не такой хитрый, как у его патрона. У отца Гюстава. У этого ловкого полицейского. У Серваса. Вот он по-настоящему опасен… Его надо остерегаться. Он – муравьиный лев, страшное хищное насекомое, которое роет в песке смертельные ловушки, длинные ходы, а сам прячется в них и поджидает, когда какое-нибудь несчастное насекомое упадет в ловушку, прямо к нему в пасть. Им движет неодолимая сила, безмолвная ярость – это написано у него на лице. Он никогда не отдыхает. И не отдохнет до тех пор, пока не разгадает эту историю до последнего слова… ведь он же муравьиный лев.

Но у него есть уязвимое место. Я наблюдаю за ним сквозь окно в доме его друзей, спокойно сидя в машине, а по радио передают «I Feel Love» Донны Саммер.

11. Пятница

Ужас

На Шарлен Эсперандье было облегающее платье из черного трикотажа, перетянутое в талии широким поясом с массивной круглой пряжкой, и высокие черные сапоги из мягкой кожи. Платье заканчивалось сантиметров на двадцать выше колен, и от подола до верхней кромки сапог ее великолепные ноги плотно облегали сетчатые колготки со сложным рисунком из ромбов и крестиков. Когда она появилась на пороге своего дома, у Серваса зашлось сердце. На ее сверкающих, огненно-рыжих, как осенние листья, волосах сидела шапочка из витой шерсти, щеки разрумянились от мороза. Она всегда была до жути хороша, и когда-то, глядя на нее, Сервас понял, что перед ним самая красивая женщина Тулузы.

Не так-то легко было не замечать такую красоту, обращаясь к ней, и он был уверен, что именно красота устанавливала между Шарлен Эсперандье и остальными особую форму дистанции, и ей приходилось делать двойное усилие, чтобы с ней обращались как с простой смертной.

– Привет, – сказала она.

– Привет.

В их отношениях всегда присутствовала странная смесь неловкости и влечения… И эту двусмысленность никто из них не решался отбросить, поскольку оба знали, что такой шаг будет иметь неисчислимые последствия и для их близких, и для них самих.

Гюстав появился из-за угла дома и побежал к нему через сад, где уже было темно. Он пока не говорил «папа», но такая встреча уже сама по себе согревала сердце. Сервас прижал сына к себе и взъерошил ему волосы, все в снежных хлопьях, которые, однако, сразу таяли и на земле, и на волосах у его мальчика.

– Сад ему на пользу… Ну, как ты? – сказала она, вглядываясь в ссадины и порезы на его лице. – Венсан рассказал мне про вчерашнее.