Сестры - Бернар Миньер (2020)

Вечером Сервас вернулся домой совсем без сил. Каждая минута допроса больно била по нервам, возвращаясь в памяти с пугающей четкостью. Напряжение и насилие, царившие на допросе, глубоко потрясли его.

Так не должно было быть.

Александра почувствовала, что с ним что-то не то, и спросила, что случилось, но Мартен не стал отвечать, сославшись на усталость. Спать он отправился рано, но так и не смог сомкнуть глаз. Опершись на локоть, всматривался в лицо женщины, спавшей рядом. Его жены. Во сне она была невинна и простодушна, как ребенок. Она спала на боку, сложив руки под левой щекой, длинные темные ресницы подчеркивали линии закрытых глаз… Сейчас это была совсем другая Александра, без той враждебности, горечи и подозрительности, что царили в их отношениях с недавних пор. Это была Александра времен их первого знакомства, та, кого он выбрал на всю жизнь.

Мартен встал и вышел в гостиную, к открытому окну. Пять часов утра, небо над домом напротив уже начало светлеть, на маленькой улочке царил покой. Он сварил себе кофе, вернулся в гостиную, забрав с собой чашку, и поставил ее на подоконник. Потом закурил одну сигарету, за ней другую, да так и остался у окна, глядя на зарождающийся день и думая о человеке, который спал сейчас – или не спал – в камере.

* * *

В 9.30 утра Эрика Ланга снова привели в кабинет Лео Ковальского, и допрос продолжился. Минуты за три до этого шеф группы вошел в кабинет Серваса и предложил ему не присоединяться к ним. Несмотря на то, что начальник буквально излучал гнев, молодой следователь настаивал на том, чтобы участвовать в допросе.

– Как пожелаешь, – бросил Ковальский ледяным тоном и вышел.

Когда Мартен выходил из кабинета, чтобы присоединиться к группе, внутри у него все словно узлом завязалось. Манжен встретил его презрительным взглядом, Ко даже не посмотрел в его сторону, и только Сен-Бланка поздоровался как ни в чем не бывало. Сервас догадался, что Ланг провел скверную ночь. Землистое лицо и темные круги под покрасневшими глазами выдавали нехватку сна. Писатель полностью растерял всю свою вчерашнюю гордость и заносчивость. Мартен знал, что новые камеры для задержанных в подвале были гораздо чище камер в старом здании. Но и здесь бывали ночи, когда из-за пьяных, из-за мелких стычек по причине взыгравшего тестостерона и визга проституток с площади Байяр камеры превращались в настоящий человеческий зверинец, и уснуть там было почти невозможно. Для неподготовленных умов – в основном для обычных горожан, в чем-то не поладивших с полицией, – такое окружение при долгом общении вполне могло стать посвящением в ряды преступников. «Машина, чтобы сломить невиновных и ожесточить виноватых, – подумал Сервас. – Литургия из воплей, проклятий, произнесенных сквозь зубы, из отчаяния, опасности и страха». Он знал, что последний час перед допросом тяжелее всех и что сейчас Ланг почти благодарен Манжену за то, что тот вызволил его из этих катакомб и поднял в кабинет. Имел ли писатель право на отдельную камеру или у Манжена хватило наглости поместить его в общую?

– Ну, как прошла ночь? – поинтересовался Ковальский.

На этот раз Ланг даже не отозвался. Он сидел в позе полного подчинения, ссутулившись и зажав в коленях руки.

– Похоже, сервис в номерах оставляет желать лучшего, – продолжил шеф группы, закуривая новую сигарету. – Хочешь закурить?

Ланга передернуло. Он помолчал, взвешивая «за» и «против» и явно соображая, нет ли тут ловушки. Потом все-таки согласился. Ковальский вытащил пачку «Голуаза», зажег вторую сигарету и протянул ее писателю. Сервас заметил, с каким наслаждением тот, закрыв глаза, сделал первую затяжку.

– Мы проверили твои банковские счета. И обнаружили некоторые странности.

Ланг открыл глаза.

– Вот уже четыре года ты каждый месяц снимаешь крупную сумму наличными. И сумма эта каждый год возрастает. С тысяча девятьсот восемьдесят девятого года она более чем удвоилась.