Город и город - Чайна Мьевилль (2020)

По мере того как оба города росли, между ними открывалось пространство. Его или никто не занимал, или оно становилось одним из скандально известных диссенсов. Там жили люди Пролома.

– А если вас ограбят? Разве такого не бывает?

– Время от времени.

– Тогда…

– Тогда грабитель проламывается, и он в наших руках.

Люди здесь занимались делами, разговаривали, переходя с бешельского на иллитанский или на третий язык. В не поддающейся описанию спальне, в которую меня поместил Ашил, на окнах были решетки, а где-то, несомненно, находилась еще одна видеокамера. К спальне примыкала ванная комната. Ашил остался со мной. К нам присоединились еще двое или трое.

– Ну надо же, – сказал я. – Вы – доказательство того, что все это правда.

Существование промежутков, которое делало Орсини таким абсурдным для большинства жителей Бешеля и Уль-Комы, было не только возможным, но неизбежным. Почему Пролом не верит, что в этом маленьком зазоре может существовать жизнь? Их беспокойство теперь скорее можно было описать как «мы никогда их не видели» – а это уже совсем другая проблема.

– Этого не может быть, – сказал Ашил.

– Спросите у своего начальства. Спросите у властей. Я не знаю. – Какие еще силы, более или менее мощные, были в Проломе? – Вы же знаете, что за нами наблюдают. По крайней мере, кто-то откуда-то наблюдал за Махалией, Иоландой и Боуденом.

– Киллер ни с кем не связан, – сказал кто-то по-иллитански.

– Ладно, – ответил я по-бешельски, пожимая плечами. – Значит, он – правый националист, которому очень повезло. Как скажете. Но, может, вы думаете, что это дело рук инпатриантов? – Никто из них не опроверг существование знаменитых беженцев, обитавших в промежутках между городами. – Они использовали Махалию, а когда она стала им не нужна, они ее убили. Они убили Иоланду – именно таким способом, чтобы вы не могли их преследовать. Словно из всего того, что есть в Бешеле, Уль-Коме или еще где, они больше всего боятся Пролома.

– Но… – женщина указала на меня, – смотрите, что вы сделали.

– Проломился? – Я дал им повод включиться в эту войну, какой бы она ни была. – Да. Что было известно Махалии? Она что-то узнала об их планах. И они ее убили.

Перекрывающие друг друга ночные силуэты Уль-Комы и Бешеля освещали меня сквозь окно. В комнату заходили все новые люди Пролома с лицами как у сов. Я изложил им свои не сулившие ничего хорошего аргументы.

На ночь они меня заперли. Я стал читать пометки Махалии. Мне уже удавалось различать в них фразы, хотя их хронология была не постраничной – все записи были многослойным палимпсестом с изменяющейся трактовкой. Я занимался настоящими археологическими раскопками.

В самом нижнем, раннем слое пометок ее почерк был более аккуратным, комментарии длиннее, в них она больше ссылалась на других авторов и на свои собственные эссе. Ее личный жаргон и нестандартные сокращения затрудняли понимание. Я начинал страницу за страницей, пытаясь прочесть, расшифровать эти ранние мысли, но в основном ощущал только ее гнев.

Я чувствовал, как что-то растянулось над ночными улицами. Я хотел поговорить с теми, кого знал в Бешеле или Уль-Коме, но мог только наблюдать.

Какие бы незримые боссы ни ждали в глубинах Пролома, но утром, когда я снова и снова просматривал записи Иоланды, за мной снова пришел Ашил. Пока он вел меня по коридору в какой-то кабинет, я представил себе, что сбегаю – ведь за мной, похоже, никто не следил. Правда, меня бы остановили. Да и куда я пойду, беженец в розыске, человек, находящийся между двумя городами?

В небольшой комнате набилось человек двенадцать из Пролома; они сидели на столах и негромко переговаривались. Дискуссия была в самом разгаре. Зачем мне это показывают?

– …Гошариан утверждает, что это не так, он только что звонил…

– А Сусур-штрас? Разве не говорили, что…

– Да, но никто не исчез.