Источник счастья - Полина Дашкова (2006)

Обнимаю тебя, целую, так же горячо и неприлично, как в аэропорту. И ты, Репчатая, ничего с этим поделать не можешь!

Твой Zero».

Глава восемнадцатая

Москва, 2006

Хмурый, нервный, с отёчным лицом и головной болью после выпитого ночью коньяка, Пётр Борисович Кольт уселся на заднее сиденье громадного бронированного джипа, самого унылого и нелюбимого из всех своих автомобилей. Он называл его катафалком.

Шофёр тихо поздоровался, но ответа не получил, выехал из гаража, свернул на трассу, прибавил скорость. Минут через двадцать машина встала в пробке. Кольт, вроде бы задремавший на заднем сиденье, вдруг хрипло спросил:

— Куда ты направляешься?

— В офис, Пётр Борисович.

— Разве я сказал — в офис?

— Но как же? — удивился шофёр. — Куда же ещё? Вы вчера вечером предупредили, что в одиннадцать совещание, сейчас десять пятнадцать.

Кольт опять выругался, что-то проворчал, позвонил одному из своих заместителей и распорядился, чтобы совещание проводили без него.

— Поворачивай к центру, — велел он шофёру, когда пробка рассосалась, — едем на Брестскую.

Старика Агапкина он застал у письменного стола, перед включённым ноутбуком.

— Доступа в Интернет нет. Я все отключил, — тихо сообщил Бутон.

Рядом с компьютером лежало несколько старых потрёпанных общих тетрадей.

— Сделай ему ромашковый чай, мне кофе, — приказал Кольт Бутону, подвинул стул и уселся рядом со стариком.

— Я уже завтракал, — сердито проворчал Агапкин, — чаю не хочу. Она долетела?

— Да, — Кольт взглянул на часы, — кажется, именно сейчас они должны садиться в поезд, ехать в Зюльт. — Ты что, всё-таки решил заняться мемуарами? — Он хотел взять одну из тетрадей, но старик хлопнул его по руке.

— Не трожь!

Хлопок получился увесистый, даже болезненный, и Кольт невольно порадовался. У старика сильные руки и отличная реакция.

— Хорошо, не буду, — смиренно кивнул он, — хотя бы объясни, что это?

— Этому нет цены. Меня за это резали, травили и расстреливали.

— Кто?

— Резали степные бандиты, ночью в палатке, но я оказался ловчее, перехватил нож и разбудил товарищей. Травил Ежов, расстреливал Берия. Яд я обнаружил сам, а от расстрела меня спас Бокия Глеб Иванович, это было уже после войны, в сорок шестом.

— Погоди, но ведь ты говорил, Бокию самого в тридцать седьмом расстреляли. Как он мог тебя спасти после войны?

— А очень просто. Я блюдечко повертел, вызвал дух Глеба Ивановича. Он полетал, пошептал кому следует и спас меня, раба Божьего, от неминуемой гибели. Тёмный ты человек, Пётр. И чему тебя только учили на твоём философском факультете?

— Научному атеизму, диалектическому материализму учили. Никакой загробной жизни не существует.

— Бога отменяют те, кто претендует на Его место. Атеизм всегда приводит к диктатуре одного наглого параноика над миллионами робких профанов, — проворчал старик.

— Федор, ты, пожалуйста, кончай валять дурака. У меня и так с утра голова раскалывается.

— Пил?

— А то нет! После твоих диких намёков насчёт моего Ивана я вторую ночь не сплю.

— Что?

— Конечно, он все отрицает, говорил со мной вполне спокойно, логично.

— Что? — повторил старик.

— Это бред, Федор, от начала до конца, — Кольт повысил голос до крика. — Никого мой Иван не убивал! И твою драгоценную Софи он пальцем не тронет. Он с неё пылинки сдувает.

Кольт кричал и беспокойно косился на тетради, пытался разобрать текст на мониторе ноутбука, но там появилась заставка.

Агапкин выключил компьютер.

— Не ори и не подглядывай! Всё равно ничего не поймёшь. Я спрашиваю, ты пил что? Коньяк?

— Да. «Нуар Ант», — Кольт тяжело вздохнул.

— Конечно, ты другого не пьёшь, миллион долларов бутылка.

— Не миллион. Всего лишь восемьсот пятьдесят долларов.