Оживший покойник - Анатолий Леонов (2019)

Маврикий настолько увлекся процессом слежки, что потерял всякую осторожность и залез в проделанную им дыру по пояс. Он так уверовал в собственную безопасность, что даже попытался отодвинуть в сторону большой сундук, загораживавший ему обзор. Впрочем, сундук оказался слишком тяжел и не поддался его усилиям. Осознав всю тщетность попыток, Маврикий угомонился и решил было слушать разговор дальше, как чья-то мокрая, пахнущая землей и тиной ладонь крепко зажала ему рот и потащила наружу. Выпучив глаза и мыча от ужаса, инок попытался сопротивляться, но человек, схвативший его, был явно сильней. Он оттащил Маврикия подальше от шатра, только тут ослабив свою стальную хватку. Маврикий повернул голову и увидел прямо перед собой улыбающееся лицо отца Феоны. Маврикий наблюдал из кустов за его боем на мосту и корил себя за то, что ничем не помог, обрекая его тем самым на верную смерть. А тут вдруг вот он, мокрый, окровавленный и грязный, но живой и здоровый. Монах приложил к губам указательный палец, призывая своего молодого товарища к тишине. Маврикий радостно затряс головой, вытирая брызнувшие вдруг слезы счастья. Феона по-дружески потрепал послушника по плечу и знаками предложил продолжить подслушивать уже вместе. Две головы просунулись в дыру, проделанную в шатре как раз в то время, когда Салтыков втолковывал французу тонкости понимания душевного мира и образа мысли русского человека.

– Ты пойми, капитан, это Россия. Здесь нельзя нахрапом. Сколь уж с нами живешь, а так и не понял ничего. Ну убьем мы по-тихому Романовых, ну созовем Земский собор из нужных людей и кликнем меня царем, а попы то решение благословят. А дальше что? Для большинства останусь я не лучшим претендентом, чем любой самозванец, трона возжаждавший. Значит, опять кровь? Еще одной смуты держава наша может и не выдержать. А Петруша, младенец безгрешный, это наш шанс. Понимаешь? Он – царь, а я опекун и отчим – государь! Как говаривал славный латинянин Цицерон: «Выбирай, кого будешь любить».

– Вы знакомы с творчеством Цицерона? – удивился француз.

– Да, читал в школе, – небрежно бросил Салтыков, допивая вино из драгоценного кубка.

В этот момент полог шатра откинулся, и в проеме появилась немало помятая и сильно оробевшая физиономия «Заячьей губы».

– Доброго здоровья, Борис Михайлович! – вымученно улыбаясь, промямлил Семка, кланяясь в пол.

– Доброго, доброго. С чем пожаловал? – спросил Салтыков, делая разрешающий жест войти.

Семен вошел, как младенца, держа перебинтованную руку подле груди. Следом в шатре появился один из его помощников, держа на вытянутых руках мокрую монашескую рясу. С левой стороны ряса была окровавлена, а посередине кровавого пятна зияла дырка от пистолетной пули.

Борис Салтыков с любопытством оглядел находку и спросил:

– Ну и зачем мне это? Где то, что было внутри?

Семка конфузливо скривился.

– Так, это… не нашли. Может, помер?

– Конечно, от смеха! – кивнул головой боярин. – Уйди с глаз моих… и рясу забери, она тебе понадобится.

Услышав приказ боярина, Семка опрометью бросился вон из шатра, тычками здоровой руки гоня перед собой помощника с простреленной рясой. Салтыков от возмущения и досады плюнул на пол и закричал вслед убегающим холопам:

– Бараны! Монаха раненого поймать не смогли. Разгоню всех по сибирским острогам. Больше проку будет.

– Думаю, сударь, вы напрасно недооцениваете этого монаха, – озабоченно произнес Маржарет, глядя в глаза Салтыкова.

– Пустое! Да будь он хоть семи пядей во лбу, он все равно ничего не знает, – отмахнулся Салтыков, наливая вино в свой кубок.

– К нашему сожалению, думаю, теперь он знает много больше, чем мы можем себе представить.

– Он что, дьявол? – отхлебывая вино, с иронией предположил боярин.

Но капитан Маржарет не принял этой иронии и с улыбкой ответил, не отводя глаз от собеседника: