Талантливый мистер Рипли - Патриция Хайсмит (2016)

– Не знаю, что и сказать, – произнесет он голосом Тома. – Ты ведь его знаешь – любит быть сам по себе. Говорил, что я могу пожить несколько дней в его комнате, – моя плохо отапливается… Да он вернется через пару дней или открытку пришлет, что все в порядке. Они с Ди Массимо в какой-то городишко поехали посмотреть церковные фрески.

– (А ты не знаешь, на север они поехали или на юг?)

– Точно не знаю. Кажется, на юг. А что это тебе даст?

– (Как ужасно, что я не могу с ним встретиться! Почему он даже не сказал, куда едет?)

– Очень тебя понимаю. Я и сам его спрашивал. Весь номер облазил в поисках карты или записки какой-нибудь, хотел узнать, куда он отправился. Он звонил три дня назад, сказал, что я могу пожить в его номере, если хочу.

Ему понравилось играть самого себя, ведь может настать момент, когда ему придется перевоплотиться буквально за секунды. Удивительно, как быстро забывается тембр голоса Тома Рипли. Он беседовал с воображаемой Мардж до тех пор, пока не вспомнил, как звучит его собственный голос.

Но гораздо больше времени он провел в образе Дикки, низким голосом беседуя с Фредди и Мардж, а также по телефону с матерью Дикки, с Фаусто, с незнакомцем за обеденным столом. Он говорил по-английски и по-итальянски, и при этом включал транзисторный приемник Дикки, чтобы горничная, проходя по коридору, не приняла его за сумасшедшего, ведь синьор Гринлиф живет один. Если по радио звучала песня, которая нравилась Тому, он просто танцевал сам с собой, но делал это так, как если бы танцевал Дикки, – как-то он видел, как Дикки танцует с Мардж на террасе у Джорджо и в Джардино-дельи-Оранджи в Неаполе. Дикки делал большие шаги, но был неловок в движениях, и, в общем-то, можно сказать, что так не танцуют. Каждый миг доставлял Тому удовольствие – и когда он затворничал в гостиничном номере, и когда бродил по римским улицам, сочетая осмотр достопримечательностей с поисками квартиры. До тех пор пока он Дикки Гринлиф, думал он, ему не страшны ни скука, ни одиночество.

В «Америкэн экспресс», куда он пришел, чтобы забрать почту, к нему обращались как к синьору Гринлифу. В первом своем письме Мардж писала:

«Дикки!

Ты меня удивляешь. Что с тобой вдруг случилось в Риме, в Сан-Ремо или где там еще? Том вел себя очень таинственно. Сказал только, что вы будете жить вместе. Надеюсь, он уедет в Америку еще до того, как я тебя увижу. Ты, конечно, можешь сказать, что я сую нос не в свое дело, но позволь мне по старой дружбе признаться, что мне этот парень не нравится. Не одна я убеждена, что он использует тебя на всю катушку. Если желаешь себе добра, ради бога, отделайся от него. Хорошо, пусть он не гомосексуалист. Он вообще ничто, а это еще хуже. Он никому не нужен в качестве партнера, если ты понимаешь, что я имею в виду. Однако интересует меня, конечно, не Том, а ты. Да, я могу прожить несколько недель без тебя, дорогой, и даже Рождество проведу одна, хотя о Рождестве предпочитаю не думать. Я стараюсь о тебе не думать – как ты и просил, – и не важно, будут ли меня одолевать какие-либо чувства. Но здесь не думать о тебе невозможно, потому что я ощущаю твое присутствие повсюду, куда бы ни заглянула. Всюду напоминание о тебе: живая изгородь, которую мы посадили, забор, который начали чинить и так и не закончили, книги, которые я брала у тебя и так и не вернула. И самое тяжелое – твое кресло у стола.