Простая правда - Джоди Пиколт (2019)

– Опять же вспомним, что значит быть амишем. Принести незаконнорожденного ребенка в амишскую общину – факт удручающий, но не трагический. На короткое время Кэти подвергли бы опале, а затем приняли бы обратно в общину, потому что амиши трепетно относятся к детям. В конце концов, пережив стресс после родов, Кэти пришлось бы принять тот факт, что она носила внебрачного ребенка, но я считаю, она смогла бы справиться с ситуацией, будь ребенок живым и реальным для нее. Она любила детей, любила отца ребенка и могла бы найти оправдание своей опале в том, что из ее промаха получилось что-то замечательное. – Куп пожал плечами. – Однако ребенок умер у нее на руках, пока она уснула от измождения. Она проснулась в крови от родов, держа на руках мертвого ребенка. Мысленно она винила себя в смерти ребенка – он умер, потому что был зачат вне брака, в нарушение законов Церкви амишей.

– Разрешите задать вам прямой вопрос, доктор. Вы не верите, что Кэти убила своего ребенка?

– Нет, не верю. Убийство собственного ребенка фактически сделало бы невозможным для Кэти быть принятой в общину даже по прошествии времени. Хотя я не специалист по пацифистским сообществам, но полагаю, сознание в убийстве, вероятнее всего, подпадает под эту категорию. Поскольку в течение всей беременности ее занимала мысль о том, как остаться в общине, эта же мысль не покидала ее во время родов. Если бы, проснувшись, она увидела живого ребенка, полагаю, покаялась бы в своем грехе в церкви, вырастила бы ребенка вместе с родителями и жизнь продолжалась бы. Но, к сожалению, этого не произошло. Думаю, Кэти проснулась, увидела мертвого ребенка и запаниковала: ее отлучат от Церкви за незаконное рождение, и у нее даже нет ребенка, способного смягчить ее опалу. Поэтому ее сознание рефлекторно переключилось на защитный механизм, пытаясь удалить свидетельство как рождения, так и смерти, по существу, чтобы не было повода исключить ее из общины.

– Она понимала, что прячет тело, в тот момент, когда это делала?

– Полагаю, Кэти прятала тело ребенка, по-прежнему находясь в состоянии диссоциации, поскольку она по сей день не помнит этого. Она не позволяет себе вспомнить, потому что только так в состоянии жить со своим горем и своим стыдом.

На этом моменте мы с Купом планировали прервать прямой допрос. Но вдруг, повинуясь интуиции, я задала еще один вопрос:

– Она когда-нибудь говорила вам, что случилось с ребенком?

– Нет, – осторожно ответил Куп.

– Значит, весь этот сценарий – смерть ребенка и хождение во сне Кэти, пытающейся спрятать тело, – вы целиком придумали сами?

Куп в смущении заморгал, и было от чего смутиться.

– Ну… не весь. Я основывал свои выводы на беседах с Кэти.

– Да, хорошо, – небрежно бросила я. – Но поскольку она фактически не рассказала вам, что же случилось той ночью, разве не возможно, что Кэти хладнокровно убила ребенка, а потом спрятала в кладовой для упряжи?

Я лидировала, но знала, что Джордж не стал бы возражать, если бы от этого зависела его жизнь. Куп, совершенно смешавшись, что-то лепетал.

– «Возможно» – весьма емкое слово, – медленно произнес он. – Если вы говорите о допустимости определенного…

– Просто ответьте на мой вопрос, доктор Купер.

– Да. Это возможно. Но маловероятно.

– Возможно ли, что Кэти родила, держала на руках своего малыша, спеленала его и заплакала, обнаружив, что он умер у нее на руках?

– Да, – ответил Куп. – Вот это вероятно.

– Возможно ли, что Кэти уснула, держа на руках живого младенца, и что в коровник вошел незнакомец и задушил его, а потом спрятал, пока она спала?

– Конечно, это возможно. Маловероятно, но возможно.

– Вы можете сказать наверняка, что Кэти не убивала своего ребенка.

Куп помедлил:

– Нет.

– Вы можете сказать наверняка, что Кэти убила своего ребенка?

– Нет.

– Будет ли справедливым утверждать, что у вас есть сомнения по поводу случившегося той ночью?