Она приоткрыла рот, и я уже чувствовал, как затевается буря. И все же я счастливо улыбнулся, и пока закрывались серебряные двери, я успел заметить быстрый взгляд на нас охранника, и как он потом взял телефон и стал набирать номер. Не знаю, почему я обратил внимание на это, но инстинкт говорил мне... что-то было не так.

— И не вынуждай меня рассказывать об этих чертовых корсетах, которые изобретены мужчинами, чтобы приводить нас в чувство после обморока от недостатка кислорода. Ты вообще слушаешь? Малакай?

— А? — Я взглянул на нее. Она пристально смотрела прямо на меня. — Прости, ты такая красивая, что все влетает в одно ухо и вылетает из другого.

Она пыталась сохранить серьезный вид, но фыркнула, а потом прикрыла рот и рассмеялась.

— О, как банально!

— Это классическая романтическая фраза, спасибо тебе большое! — усмехнулся я.

— Ага, из 1910-х, — пробормотала она, поднимая взгляд, когда мы добрались до ее этажа. Но прежде чем она вышла, я шагнул вперед нее и столкнулся лицом к лицу с женщиной, похожей на Эстер, только на двадцать лет старше. У нее были короткие черные волосы, одета в бархатный комбинезон без рукавов. Она вздрогнула, увидев меня, но собралась, взглянув на Эстер. Женщина закинула на плечо лямки своей красной сумочки, сжала челюсть, взгляд ее стал более напряженным.

— Мама... — голос Эстер затих, пока она смотрела на женщину перед нами.

— Эстер. — Она глубоко вздохнула. — Я пришла просто повидаться с тобой...

— Тогда почему ты только что вышла из моей квартиры? — спросила Эстер, выглядывая через плечо матери на дверь, не закрывшуюся до конца.

Как бы то ни было, мать полностью проигнорировала Эстер и взглянула на меня.

— А ты, черт возьми, кто такой? Твой дед умер, поэтому ты просто стала приводить мужчин?

— Что ты взяла?! — резко произнесла Эстер, шагая вперед меня и потянувшись за сумочкой матери.

— НЕ ТРОГАЙ МЕНЯ! — прокричала она, пытаясь отдернуть сумочку. В тот момент Эстер ничто не могло остановить. Ее словно ослепила ярость, она схватила и так резко потянула сумочку, что застежка отломилась, и сумочка упала на пол. При падении она открылась, и из нее выпали все часы Альфреда и кое-какие украшения.

Обе застыли на мгновение, потом Эстер прикусила губу. Она кивнула мне, утирая нос.

— Малакай, зови полицию.

— Полицию? — засмеялась ее мать, отходя назад и глядя на меня. — Ну, вперед, бледнолицый, зови полицию. Прошу. Давай, зови полицию, и что ты скажешь им, дорогуша? Что я забрала свои вещи из дома своего отца?!

— ЭТО НЕ ТВОЕ! — кричала ей Эстер. — ОН ОСТАВИЛ ТЕБЯ НИ С ЧЕМ! ОН НИЧЕГО ТЕБЕ НЕ ДАЛ! ПОТОМУ ЧТО ТЫ НИЧТОЖЕСТВО!

— А КТО ТОГДА ТЫ? А?! ВЕЛИЧАЙШЕЕ СОЖАЛЕНИЕ НИЧТОЖЕСТВА! ОТБРОС НИЧТОЖЕСТВА...

Я увидел, что она собирается ударить Эстер, и схватил ее мать за запястье. Глядя сверху на женщину, я опустил ее руку вниз и встал между ней и Эстер. Я нагнулся, собрал часы и украшения обратно в сумочку. Затем протянул ее матери, и она сначала на мгновение уставилась на сумочку, а потом выхватила ее из моих рук.

— Забудь.

Женщина презрительно усмехнулась и вытряхнула все на пол перед Эстер.

— Довольна теперь, Эстер? Или хочешь увидеть меня в наручниках? Может, на улице, когда я буду голодать...

— Если вам больше ничего не нужно, вот лифт, — сказал я, нажимая кнопку вызова. Так как мы только что поднялись, лифт сразу открылся. Она смотрела на меня, а я пытался не возненавидеть ее за ту боль, которую она причиняла. Я пытался дать понять, насколько она незначительная, но это не удержало ее от новой фразы.

— Не думай, что ты первый, кто трахается ради нашего состояния. Ты...

— УБИРАЙТЕСЬ! — зашипел я, схватил ее за руку и затолкнул в лифт. — Вы думаете, что вы первая женщина, которая страдает? Вы думаете, ваша боль дает вам право причинять боль другим? Вы не первая и нет, права нет. Знайте, что все содеянное вам вернется!