— Я запомню тебя! — Показала она на меня пальцем, прежде чем закрылись двери. — Не расслабляйся.

Скрипя зубами, я ждал, чтобы убедиться — лифт поехал вниз, затем повернулся к Эстер, которая, сидя на коленях, тихо собирала дедушкины наручные часы, клипсы, запонки и что-то еще, наверное, из ее личных украшений. Она подняла пару сережек, украшенных бусинами ягод омелы, и стала смотреть на них. Подойдя к ней, я сел рядом, чтобы помочь все собрать.

— И это моя мать. — Она прикусила губу и свесила голову. — Великая Диана Ноэль. Извини, она немного грубовата, не принимай на свой счет, она так со всеми. Она подобреет примерно никогда.

Эстер глубоко вдохнула и пошла в свою квартиру. Ей удалось все донести до стеклянного стола в гостиной. Она села перед всем этим, запустила руки в волосы и уставилась на имущество своего деда.

— Сотня тысяч... она пришла сюда, чтобы украсть вещей на сто тысяч, — с горечью засмеялась Эстер. — Знаешь, сколько она получает каждый месяц за безделье и то, что оскорбляет и ставит меня в неловкое положение? То, что она взяла, вообще ничего не стоит. — Дрожащими руками она снова подняла серьги с омелой.

Я запер дверь, пока она говорила, и затем сел рядом с ней.

— Когда мне было шесть, дедушка отвез меня в торговый центр, чтобы к Рождеству проколоть мне уши. Он отвлекся, когда ему позвонили, поэтому я зашла в магазин игрушек. Я потерялась, не могла найти его, испугалась, и только я услышала эту песню, как он нашел меня. Он был так расстроен и напуган, что мне запретили прокалывать уши. Но он подарил эти серьги с омелой и пообещал отвезти меня в следующий раз. В следующем году в том же торговом центре мы снова разделились. В этот раз уже не по моей вине. Потерялся он, и когда мне снова стало страшно, я начала петь «Baby It's Cold Outside» и, вжух, он снова появился передо мной. Я думала, это самый классный фокус в мире. — Засопела она носом и смахнула слезы.

Потянувшись, я дотронулся до мочки ее уха.

— Прости.

— За что?

Какая она красивая, думал я, когда она подняла бровь в смущении. Дотянувшись, я вытер ее слезы. Она, правда, плакса, и тот факт, что, зная столько, она изо всех сил старалась не заплакать, очень подкупал. Все, что было в ней, я любил больше и больше, даже ее гнев.

— Прости, я забываю, что ты внучка Альфреда.

Вообще-то теперь это многое объясняло. И все же мы всегда умнее задним умом. Я понимал, что она внучка человека, который мне был как отец, но в глубине души понимаю, что она только моя. Она моя любовь в прошлом и настоящем, так что часто я забывал об отношении к ней Альфреда. Это одно, а это другое.

— В то Рождество твой дедушка не потерялся. На самом деле он просил — донимал меня, чтобы я согласился провести с вами выходные. Когда я приехал в торговый центр, все было хорошо, но потом у меня случилось одно из самых сильных воспоминаний. Было очень больно, и все кончилось тем, что я спрятался в одном из магазинов и позвонил ему. Я боялся, что потеряю сознание и окажусь в больнице. Он был со мной... Я не знаю, как долго он оставался со мной, прежде чем отправить меня домой и пойти к тебе.

Ее глаза стали шире, когда она поняла, что это означало.

— Я встретила тебя в семь лет?

— Почти. — Я тронул один из ее локонов. — Я лишь мельком увидел твои волосы и все. Думаю, возможно, это и вернуло воспоминания.

— Прости, но я как-то даже счастлива. Считаешь, я эгоистка? — улыбнулась она, протягивая руку к моему лицу.

— Однозначно. — Подмигнул я, а она скорчила рожицу. — Если мне нравится, что ты эгоистка ради меня, это значит, я эгоист?

Ее улыбка стала еще шире, когда она прислонила свою голову к моей.

— Нет, это значит, ты сумасшедший.

— А-ах, — прошептал я, обнял ее за талию и притянул к себе. — Тогда я могу даже не спрашивать, я привык быть сумасшедшим из-за тебя.

— А это так? — спросила она и губы ее застыли над моими губами.