Оцепенение - Камилла Гребе (2020)

Я не отвечаю, но думаю, что тоже отправился бы на поиски своего ребенка, а не ждал полицию, сходя с ума от тревоги.

Малин снимает наручники и переворачивает Перниллу на спину. Потом поднимается и повисает над обрывом.

– Там, – показывает она.

На кривой сосенке в двух метрах под нами что-то поблескивает.

Шприц.

Звонит мобильный. Я подношу его к уху.

– Мы на задании, – говорю я. – Что случилось?

В трубки раздаются всхлипы.

– Афсанех? Алло?

Сердце будто кто-то сжимает холодными тисками. Сжимает и хочет выдернуть из груди.

– Манфред?

Голос хрупкий, как первый лед, и от страха я не в силах дышать.

– Надя проснулась. Ты приедешь? – спрашивает жена.

– Да, – отвечаю я, и это единственное, что мне удается произнести.

Я смотрю на Малин.

Но Малин не замечает моего состояния. Ее взгляд прикован к горизонту.

– Смотри! – показывает она.

К западу в море виднеется точка.

Но это не точка, это пловец, плавным кролем рассекающий волны.

Ракель

Я делаю передышку, ложусь на воду и бросаю взгляд на дом, примостившийся, как орлиное гнездо, на скале.

Ничего.

Ни лодок, ни людей. Продолжаю плыть. Вхожу в ритм.

Рука, рука, вдох.

Рука, рука, выдох.

Справа от меня отмель. Камни покрыты белым птичьим пометом. Здесь, на глубине, волны сильнее. Вода холоднее. Море тянет меня на дно. Шепчет и заманивает в черную пустоту.

В рот попадает холодная вода. Снова делаю передышку, откашливаюсь, сплевывая морскую воду, и снова продолжаю, несмотря на онемевшие руки и ноги.

Думаю о матери Самуэля, свисающей с краю террасы, где я ее и оставила. Она сказала, что скучает по сыну. Я ее понимаю. Мне хотелось ей все объяснить.

Но как это можно объяснить?

Она бы не поняла. Никто бы не понял.

Я вижу старую моторку Биргера. Лодка качается на волнах у буйка.

Здесь она ждет, пока ее отбуксируют в верфь в Корнхольмене.

Если повезет, я успею добраться до лодки до того, как меня обнаружат. Там я могу переждать до темноты и вернуться ночью на берег вплавь. Уплыть на ней невозможно – не хватит бензина, и она сильно протекает. Это я обнаружила, когда перевозила тела мальчиков.

Рука, рука, вдох.

Рука, рука, вдох.

Выныриваю на поверхность. Осталось метров пятьдесят.

Мать Самуэля уже наверняка упала на скалы. Ее тело стало таким же мягким и безжизненным, как у мальчиков. Словно из желе.

От этой мысли к горлу подступает тошнота. Я не желала никому смерти, так вышло. Так бывает. Это как смена времен года. Просто цепочка событий, я не хотела никого убивать.

Я хватаюсь за борт лодки и, перебирая руками, продвигаюсь к лестнице. Поднимаюсь и стою в лодке с бешено бьющимся сердцем.

Смотрю в направлении дома, жмурюсь от солнца и пытаюсь хоть что-то рассмотреть.

Вижу моторку, стремительно приближающуюся ко мне.

Да. Это моя лодка. Точнее, лодка Виктора Карлгрена.

Виктор был не таким, как остальные. Он не искал работу. Просто однажды причалил к моим мосткам, потому что у него барахлил мотор.

Я заверила его, что помогу починить мотор. Сказала, что Улле обожает ковыряться в моторах. Частично так и было. Улле хорошо чинил моторы, пока не начал задавать слишком много вопросов о моем уходе за Юнасом. Пока не начал проявлять агрессию, и мне не пришлось защищаться.

Я игнорирую лодку. Может, мотор снова заглохнет.

Если повезет, мне удастся скрыться.

Мысли возвращаются к тебе, Юнас. Они всегда возвращаются к тебе.

Я так сильно скучаю по тебе. Мне так больно. Боль такая сильная, что сводит меня с ума.

Те мальчики… Нет, я не думала, что они – это ты, но мне так хотелось верить, что ты жив…

Зато они помогли мне снова почувствовать себя матерью. Чьей-то матерью.