Оцепенение - Камилла Гребе (2020)

– Ты ведь не знаешь этих людей, ты никогда не встречалась с ними в реальности и скорее всего никогда не встретишься. Вы переписываетесь в чате или по электронной почте, но это не реальные друзья или родственники.

Афсанех качает головой.

– Я не понимаю, к чему ты клонишь. Они такие же люди из плоти и крови, как мы. С детьми, больными детьми, как наша Надя.

– Но ты же их не знаешь. Ты не знаешь, правду они говорят или нет.

– Но зачем им лгать?

Я пожимаю плечами.

– А зачем им говорить правду? Это же все не в реальности.

– А что для тебя реальность?

Я не знаю, что ответить на этот странный вопрос. Философия не входит в число моих сильных сторон.

– То, что можно потрогать. Люди из плоти и крови. Вещи.

– Так пожары в Калифорниях в новостях – это не в реальности происходит?

– В реальности, но…

– Тогда в чем разница?

Голос у жены спокойный, но по сжатым кулакам и красным пятнам на шее видно, что она в бешенстве.

– Да, но… Новости, телепередачи… Их все-таки делают профессионалы, они проверяют факты перед тем, как их обнародовать. А в Интернете любой идиот может утверждать все что угодно. Ни слова правды. Полная анархия.

– Я так не считаю, – возражает Афсанех.

– Это не реальность. Это Интернет. Фальшивка.

– Это новая реальность, – спокойно отвечает жена, но кулаки еще сжаты. – И в ней все люди связаны между собой. Здесь нет границ, нет стен между людьми.

– Это только нули и единички. Электрические импульсы, сгенерированные анонимными лицами, которых ты не знаешь, а не коллективное сознание.

– Почему ты всегда злишься, когда чего-то не понимаешь?

– Ладно, – бормочу я. – Прости. Мне сложно это понять. Я, наверное, староват.

Афсанех качает головой. Но успокаивается, делает глубокий вдох и смотрит на меня таким взглядом, словно считает совершенно безнадежным, и не понимает, по какой необъяснимой причине меня любит, за что я должен быть бесконечно ей благодарен.

– Да, – произносит она после небольшой заминки. – Наверное, ты староват для этого.

– Совсем старик?

Она улыбается, но ничего не говорит.

Пальцы снова начинают стучат по клавишам, и я иду в душ.

Малин заедет за мной около восьми.

На улице уже жарко, кожа покрылась испариной. На остановке так сильно воняет дорожной пылью и гниющим мусором из корзины, что я отхожу в сторонку.

Малин приезжает со стороны Лидингё, резко тормозит у остановки и улыбается мне.

– Как дела? – спрашиваю я, садясь в машину.

– Все хорошо, – отвечает она.

Мы сворачиваем на Банергатан и едем в направлении Нарвавэген.

– Амели Карлгрен. Что нам о ней известно? – спрашивает она.

– Старшая сестра жертвы номер два Виктора Карлгрена. Двадцать один год. Учится в Стокгольмской школе экономики и живет в однушке на Лунтмакаргатан.

– Откуда средства? – спрашивает Малин, прибавляет газу, объезжает велосипедиста и сворачивает на Страндвэген.

Перед нами открывается вид на набережную, залитую солнцем. Баржи, рестораны, паромы. Люди уже выстроились в очередь, чтобы отправиться в Гринду или Сандхамн.

– У семьи деньги водятся. Наверное, родители купили ей однушку.

– Везет кому-то, – бурчит Малин.

Покачивая головой, она сворачивает к Норрмальмсторг.

Я не озвучиваю свои мысли, но думаю, что Амели Карлгрен была бы счастлива расстаться с этой квартирой в центре города, если бы это могло вернуть ей брата. Иногда требуется, чтобы ребенок выпал из окна или умер брат, чтобы понять, что деньги – не самое главное в жизни.

Амели Карлгрен приоткрывает дверь. Сквозь проем виднеется ненакрашенное лицо, обрамленное светлыми волосами.

– Доброе утро, – здоровается Малин и показывает удостоверение. – Мы из полиции. Это я вам звонила вчера.

Дверь захлопывается, раздается звук снимаемой цепочки, и дверь снова открывается, но на этот раз полностью.