Город клинков - Роберт Джексон Беннетт (2019)

Сигню разворачивается к отцу, и в этот момент Мулагеш понимает, какие бы у них были отношения, сложись жизнь по-другому: Сигруд — высокий, гордый, суровый, стоит на причале, скрестив руки, а за его спиной в небе занимается рассвет. А перед ним — дочь, молодая и энергичная, умело балансирует на палубе качающейся на волнах яхты. Они обмениваются взглядами, и то, что они безмолвно сказали друг другу, — тайна для Мулагеш. Возможно, они говорят: ты справишься, ты молодец. И я горжусь тобой. А потом каждый понимает, что дела не ждут и пора вернуться к работе.

— Удачи в море, — говорит Сигруд.

— Удачи в работе, — эхом отвечает Сигню.

И с этими словами Сигруд наклоняется, отвязывает канат и забрасывает его на палубу. Сигню ловит его одной рукой, затем идет на корму и с одного раза запускает дизельный моторчик. Двигатель плюется и дымит, и она выводит яхту в открытое море.

На отца она не оглядывается. А когда Мулагеш смотрит на берег, Сигруд уходит с причала, тоже не оборачиваясь.

* * *

Два дня и две ночи они идут на юго-запад, и бо́льшую часть времени Мулагеш занимается тем, чтобы не путаться у Сигню под ногами. А еще она блюет.

Когда-то она посмеивалась над Шарой: мол, что ж у тебя такой слабый желудок. Теперь, проведя два дня на маленькой яхте в открытом море, она искренне раскаивается: крохотное суденышко вздрагивает от носа до кормы от каждого удара каждой волны, и снова и снова Турин боится, что вот теперь-то яхта опрокинется, а парус ее упадет в воды Северных морей, увлекая ее и Сигню в темную водяную могилу.

Естественно, ничего такого не происходит: Сигню — опытный и умелый моряк. Все время, пока они движутся, она бегает туда и сюда, чем-то занимаясь. Вот она несется по палубе мимо люка, чтобы поправить румпель, или гик, или оснастку, проверить, хорошо ли закреплен на палубе тот или иной предмет. Вся эта морская терминология — сплошная абракадабра, в которой Мулагеш ничего не смыслит. Сигню изредка бросает ей: «Осторожно, гиком зашибет» (это когда гик разворачивается над палубой, метя ей прямо в голову), или даже просто «подай-ка мне ту штуку».

В первую ночь Сигню говорит:

— Ну что, все пока идет как надо. Была бы я настоящим моряком, меня б научили, как держать вахту двадцать минут через двадцать, не прекращая наблюдать за морем. Но поскольку я не настоящий моряк, нам придется сменять друг друга.

— Так что мне делать?

— Сидеть в кубрике и громко орать, если увидишь какую-нибудь хрень.

— Как выглядит хрень?

— Как здоровенная скала, к примеру, — отзывается Сигню. — Или здоровенный корабль, если вдруг мы все-таки пересечемся с морскими путями — чего не должно быть, потому что я правильно проложила курс. В общем, что угодно.

В первую ночь Мулагеш не находит себе места от страха: одна, в темноте, под тихонько хлопающими парусами и сияющей в небе луной. Мир еще никогда не казался ей таким пустым. Наверное, радоваться надо, что погода стоит хорошая, но к Турин раз за разом приходит воспоминание: лицо Вуртьи встает из залитых лунным светом волн, и она поднимается, поднимается, и с ее огромного металлического тела потоками течет вода…

Потом она слышит щелчок замка на люке. Сигню молча подходит и садится рядом с Мулагеш. Некоторое время они просто сидят, не разговаривая.

— Вам бы поспать, шкипер, — говорит Мулагеш. — А то, не ровен час, упадете у руля в обморок.

— Да нет. Не упаду. Просто… просто мне не по себе из-за того, куда мы идем.

— Мне тоже. Ты знаешь хоть что-нибудь о том, что нас там поджидает? В самом Городе Клинков?

— Фольклор, — говорит Сигню. — И слухи. Рассказывали, что вуртьястанцы контактировали и, да, отправлялись в плавание к Городу Клинков. К этому неохотно, но прибегали в самые трудные моменты. Когда нужно было держать совет с предками.

— А что рассказывали вернувшиеся?