Город клинков - Роберт Джексон Беннетт (2019)

— Я так понимаю, ты тот самый человек с вершины Клыка, — громко говорит Мулагеш.

Если он ее и слышит, то виду не подает. Он делает новый вдох, откидывается назад и выпускает клуб дыма в потолок.

И тут на его лицо падает луч скудного света.

Мулагеш застывает на месте: проклятье — это же труп!

Она смотрит, как старик наклоняет голову и луч света скользит по его лицу. Высохшая, пергаментного цвета кожа вся покрыта светлыми пятнами депигментации — так мох затягивает стены старого дома. Глаза у него большие, белые и слепые, а глазные впадины и щеки провалились так глубоко, словно он не ел… в общем, вообще никогда не ел. На нем намотаны какие-то полупрозрачные тонкие обрывки ткани, и он не может полностью закрыть рот, поэтому черные мелкие зубы всегда видны и выглядят точь-в-точь как оскал черепа.

Мулагеш крепче сжимает винташ. Старик, понятное дело, могучим силачом не выглядит, но он явно божественного происхождения, а тут внешность бывает страшно обманчива.

Она делает шаг вперед:

— Кто ты?

Он вперяет в нее взгляд слепых глаз. И да, он услышал ее, потому что голова едва заметно поворачивается. А потом из костлявой груди поднимается голос — и шелестит, словно море накатывает на гальку.

— Я не кто, — медленно выговаривает он.

С каждым словом у него из губ вылетает по клубу дыма.

— Хорошо, — медленно отвечает Мулагеш. — Тогда что ты?

— Я — память, — говорит старик.

Он затягивается трубкой и снова выдыхает дым.

— Что ты имеешь в виду? Что значит — я память?

— Я имею в виду, — отвечает он, — что я то, что помнит.

— Ну ладно. Значит, ты… просто помнишь, да?

Он затягивается трубкой, не удостаивая Мулагеш ответом.

— Что ты помнишь?

— Моя память хранит, — говорит он, — все, что я помню.

Мулагеш хмурится. Он дает закольцованные ответы, потому что его разум устроен иначе, чем у людей? Или она задает неправильные вопросы?

— Как… Как получилось, что ты сидишь здесь?

Повисает молчание. Затем он причмокивает губами и нараспев говорит:

— Я — триста семьдесят четвертый сосуд памяти Императрицы Могил, Стальной Девы, Пожирательницы Детей, Королевы Горя, Той, что расколола землю надвое. На этом месте я заменил триста семьдесят третий сосуд, сорвал листок с Древа Памяти и вдохнул все знание, обещанное Великой Матерью. Во мне — память о тех, кто исчез, пожертвовал собой, был убит. Во мне — деревни, армии, поколения. Я помню убитых и умерших, победителей и побежденных. Я — память.

Мулагеш присматривается к кустику рядом с ним:

— Древо Памяти?

— Да.

— Что это значит? Что это такое — Древо Памяти?

И снова он говорит нараспев:

— В честь тех, кто поклялся в верности Ей, Великая Мать выпустила стрелу в камень, и камень расцвел и стал великим деревом, деревом, пустившим корни подо всеми камнями этого края.

И он поднимает иссохшую руку и указывает на хилый серебристый кустик.

— То дерево питает кровь народов, тех, кто погиб на войне и пожертвовал собой, и память о том, что они совершили, течет через их сосуды — в меня, — говорит он, выдыхая дым, — в то, чем я являюсь, творение из плоти и крови. Я — последний сосуд этой памяти. Я — озеро, в которое впадают горные реки.

Мулагеш видит костлявые запястья, болезненно тонкие лодыжки.

— Как… как долго ты был здесь?

Он наклоняет голову, словно ему нужно обдумать ответ. Потом:

— Я здесь, в этом месте, свидетельствовал наступление девяноста шести зим.

— Как это возможно? — тихо спрашивает Мулагеш.

— Я — память, — отвечает он. Дым поднимается над его головой, как призрачная корона. — Мне ничего не нужно. Мой долг — помнить. И я помню.

— Но ведь это все… это же чудо, разве нет? — спрашивает Мулагеш. — Разве Вуртья не мертва?

Молчание. А потом:

— Великая Мать ушла из этого мира. Это я помню.

— Тогда почему ты все еще здесь?