Рулетка судьбы - Антон Чижъ (2019)

– Тетя, уезжайте… Вам здесь нельзя… Прошу вас, найдите мадемуазель Агату Керн и держите при себе… Прошу вас… И не заглядывайте в окна, все равно ничего не увидите… Будьте благоразумны…

Когда племянник просил таким тоном, тетушка не могла устоять. Она легонько пожала его локоть и торопливо вышла на улицу.

…Трашантый уже деловито составляя протокол. Пристав прохаживался по дому и рассматривал фотографии, на которых изображен был молодой офицер.

– Ну что, Алексей Сергеевич, дело печальное, но простое, – сказал он. – Жаль, что мадам Живокини решила свести счеты с жизнью… А ведь еще не старуха…

Пушкин попросил разрешения осмотреть дом. Ему позволили делать что душе угодно. Нефедьев был уверен, что тут уж комар носа не подточит. Пока чиновник сыска пропадал в других комнатах, в которые пристав не счел нужным заглянуть, он вполголоса обменивался с помощником мнением о том, что некоторые господа так и норовят загребать жар чужими руками. С чем Трашантый был целиком согласен.

Вернулся чиновник сыска с чашкой в одной руке и большим, если не сказать огромным, ридикюлем в другой.

– Нечто ценное? – спросил Нефедьев, оглянувшись на Трашантого. Помощник поддержал шутку. Ну еще бы: вечно сыск всяческой ерундой озабочен.

– Чашка на кухонном столе, ридикюль лежал на кровати Живокини, – ответил Пушкин.

– Бесценные наблюдения, – согласился пристав. Трашантый, не скрываясь, хмыкнул. – Для чего они вам?

– Вчера вечером у Живокини был гость. Который скрылся в комнатах при моем появлении. Успел забрать верхнюю одежду, обувь и даже чашку. Забыл про блюдце. Чашка оказалась на кухне, блюдце, как видите, на столе…

Все это казалось такими пустяками. Если не выдумкой. Мало ли какой гость не желал афишировать свои отношения с одинокой вдовой: яснее ясного… Или сама Вера Васильевна не хотела это раскрывать. Женщина. Одним словом…

– И что с того? – спросил Нефедьев.

– После моего ухода госпожа Живокини погасила свет, изображая, что легла спать.

Все было очевидно. Очевиднее некуда: погасили свет.

– Да неужели, – только сказал пристав, делая более чем откровенный намек. Трашантый его прекрасно понял.

– В десять вечера Живокини вышла из дома, чтобы поехать на рулетку.

– Вам откуда известно?

– Стоял на той стороне улицы, пока окончательно не замерз, – ответил Пушкин, чтобы не выдавать своего свидетеля. Чашку он поставил на стол. Трашантый тут же отодвинул ее локтем подальше от себя.

– И охота вам так убиваться: в мороз филерить…

– Силы подвели. Иначе могло закончиться по-другому…

– Да что по-другому?! – не выдержал пристав. Он уже чувствовал, что дело пытаются склонить совсем не туда.

– Госпожа Живокини на рулетке крупно выиграла.

– Неужели? Тысячу рублей, что ли?

– Двести тридцать восемь тысяч, – каждое слово Пушкин проговорил, как вколачивал гвозди.

Трашантый издал звук, будто в него в самом деле воткнули гвоздь, а он и лопнул. Нефедьев был более крепок. Хотя и готов был лопнуть. От досады. Опять выигрыш…

– Подумать только, – проговорил он. – Такая удача.

– Столько денег составляют крупную кучу ассигнаций. Денег в доме нет. Зато есть труп, с выстрелом в висок.

Тут уж пристав возмутился.

– Вера Васильевна застрелилась. Это самоубийство. Очевидно!

– Улики вас убедили, Игорь Львович. Меня – нет, – ответил Пушкин. Он так и держал ридикюль.

– Почему же? С чего взяли?

– Факты…

– Да какие могут быть факты? – сорвался Нефедьев.

– Расположение пистоля. Оружие положили в ладонь после того, как Живокини упала. Иначе палец застрял бы в кольце курка… Свечи погашены, дверь закрыта…

К подобному повороту пристав подготовился.