– Это моя тетушка!

– Когда бывали у нее последний раз?

Чтобы не соврать, Фудель старательно вспомнил.

– На Рождество заехал Анну Васильевну поздравить, ну и к ней заглянул…

– То есть неделю назад?

– Ну почти… На прошлое Рождество…

– Вы видели, как Вера Васильевна выиграла на рулетке?

– Видел, – выдохнул Фудель. – Что-то невероятное… Никогда не знал, что тетушка Вера играет. Но как! Волшебство! Фантастика! В четыре удара взять невозможную сумму.

– Она играла, как мадам Терновская?

– Нет, на zero не ставила… Безо всякой системы, как будто точно знала, когда надо ставить… Невероятно… Так вы позволите сделать ей визит?

Или Фудель настолько глуп, или наивен. Что, в общем-то, тоже не добродетель. Или мастерски притворяется.

– Живокини ушла с выигрышем?

– Уехала на пролетке… Деньги завернула в платок. – Фудель показал, как это происходило. – Сдернула с плеч, насыпала, связала концы и побежала с узелком…

– Платок тот же, в котором Вера Васильевна была на оглашении завещания?

– Именно тот… Светлый, с бутонами… Немодный, старит ее ужасно…

Пора было явить ридикюль, который прятался за спиной.

– Разве не в этом она принесла деньги с рулетки? – спросил Пушкин.

Фудель сощурился, как полагается модному юноше разглядывать ветхий ридикюль.

– О нет, в платке… Позвольте, я узнаю эту вещь… Это же ридикюль Анны Васильевны… Она набивала эту ужасную сумку, словно бочку с огурцами.

У юного денди были смутные представления, как солят огурцы.

– Все же позвольте навестить Веру Васильевну. – Он показал, что хочет протиснуться между Пушкиным и сугробом. – Для меня и сто рублей не лишние.

– Откуда у господина Лабушева деньги, чтобы ставить два вечера на рулетке?

Удивляться Фудель «натурально устал», как было модно выражаться.

– Наш милейший Петр Ильич заложил брильянтовые запонки… И распрощался с ними навсегда! Так вы позволите…

– А у вас откуда средства на рулетку?

– Одалживаю у друзей… Кредит мой закрылся… Позвольте навестить тетушку…

– Госпожа Живокини сегодня ночью умерла, в дом нельзя, – сказал Пушкин. – Прошу вас сегодня прибыть в 1-й участок Арбатской части и дать показания о вашем ночном визите. Более не задерживаю…

Пушкин развернулся и пошел в дом, оставив Фуделя в сугробах.

Трашантый дописал протокол и закрыл папку. Пристав дал себе слово быть любезным с чиновником сыска. Но как сдержаться, когда господин этот вошел и стал рыскать по гостиной, потом исчез в комнатах и не вернулся, пока там все не обшарил. Поборов себя, пристав был любезен.

– Что-то пропало? – спросил он дружелюбно.

– Платок Веры Васильевны.

– В прихожей висит. Не заметили?

– Заметил. Не тот…

– А какой вам нужен?

– Светлый в ярко-алых бутонах.

– Простите, зачем вам какой-то дамский платок?

– В нем были деньги, – ответил Пушкин, озираясь.

Нефедьев не мог понять: над ним издеваются или он в самом деле чего-то не понимает?

– Алексей Сергеевич, дорогой, ну давайте будем разумны, – постарался он разрядить напряженность. – Согласитесь с очевидным: Живокини совершила самоубийство. Хорошо?

Ответа не было. Пауза затягивалась. Пристав не привык, чтобы таким манером отталкивали руку дружбы, которую он протягивает.

Пушкин положил ридикюль на стол перед Трашантым.

– Никодим Михеевич, занесите эту вещь в протокол…

Помощник глянул на Нефедьева и получил одобрительный кивок: что угодно, лишь бы отвязался. Пристав был сама любезность:

– Так что – найдем понимание в простейшем вопросе?

– Прошу, чтобы доктор Преображенский срочно извлек пулю из виска убитой и сравнил с той, что хранится у него в спичечном коробке, – ответил Пушкин и добавил: – А там посмотрим, как решить задачу.

Пристав так и не понял: это согласие или новая хитрость?

10