Пятьдесят три письма моему любимому - Лейла Аттар (2022)

Химиотерапия начинала действовать на меня. Было больно чистить зубы. Десны кровоточили. Я сплевывала зубную пасту вместе с кровью. Глядя на себя в зеркало, я понимала, сколько же всего принимала как должное. Удивительно, насколько мелочи, на которые я едва обращала внимание, были частью моей личности. Вроде бровей и ресниц. Мне их так не хватало. Может, даже больше, чем волос. Отражение в зеркале напоминало яйцо – лысое и гладкое. И совершенно невыразительное. Я удивлялась – и это было невыразительно. Хмурилась – невыразительно. Когда мне сказали, что у меня выпадут волосы, я представила себе лысину. Но не подумала про все волосы.

Это началось на девятый день после первой химии. Я проснулась и нашла на подушке длинные кудрявые пряди. Они забивали слив в ванной. Мою щетку для волос. Полотенце. Извращенным образом меня даже забавляло слегка потянуть за прядь волос и увидеть, как она выпадает.

Заин пошел в парикмахерскую вместе со мной. Если уж я должна потерять волосы, то я сделаю это так, как хочется мне. Кажется, парикмахеру впервые пришлось брить женщину наголо. Ей явно было неловко, словно я попросила ее нарушить правила профессиональной этики. Она же должна была помогать мне быть красивой.

– Я тоже хочу побриться наголо, – сказал Заин.

Отговорить его было невозможно. Так что бедной женщине пришлось смотреть, как из ее салона выходят бок о бок две голые головы, сияющие своей солидарностью.

Брови и ресницы начали выпадать позднее. После потрескавшихся от сухости губ, смазанных толстым слоем вазелина, после постоянных кровотечений из носа. Вкус пропал, а запахи усилились. Вернулся вкус, началась рвота. Иногда я просто лежала целыми днями на диване вниз лицом, не в силах пошевелиться. Иногда надевала свой парик Свекольной Бабочки и шла в парк. Надевала в основном для других. Так всем проще. Когда вокруг никого не было, я снимала его, подставляя солнечным лучам свой голый череп.

– Кто-нибудь звонил? – спросила я Хафиза, надевая пальто.

– Из приемной доктора Харди. Они хотят увидеть тебя на той неделе.

Мой врач, мой хирург и мой онколог. Я думала о них по пути к Джейн. Иногда они представлялись мне героями какой-то видеоигры. Тройка воинов, вооруженных мечами из хирургической стали, призванные к кровавой битве против злобных опухолей и мрачных теней. Смертельная битва.

Когда я подъехала к дому Джейн, возле дома уже стояли две машины. За домом начиналась густая роща, высокие деревья еще сохраняли остатки осенних нарядов.

– Как раз вовремя, – сказала Джейн, обнимая меня. – Вы же знакомы с мамой Мэтта, Шарлотт.

– Конечно, – улыбнулась я крошечной, как птичка, женщине с безупречной укладкой.

– Дорогая. – Она взяла мою руку в свои. – Огромное спасибо, что вы согласились на это. Мне так жаль, что я уже должна убегать. – Она обернулась к Джейн. – Заботься о моем внуке как следует.

Она похлопала невестку по животу и распрощалась.

– Проходи. – Проводив свекровь, Джейн потащила меня в дом. Мы прошли по сияющему мраморному полу в парадную гостиную. – Я хочу познакомить тебя с Габриэллой. Это новый член нашего комитета. Габриэлла, это Шейда, моя лучшая подруга.

Мы пожали друг другу руки через обеденный стол. Габриэлла была потрясающе красивой, с фарфоровой кожей, серебристо-светлыми волосами и глазами цвета полированной меди.

– Как вы смотритесь, – сказала Джейн. – Словно у меня за столом собрались зима и лето. Я не думала, что два человека могут настолько отличаться друг от друга.

– Знаю, – сказала Габриэлла. – Я всегда такая бледная, что похожа на привидение. – Но ее голос был теплым и мягким, она явно чувствовала себя в своей тарелке. – Я бы что угодно отдала за такой ровный, золотистый загар.

– Это не загар. Шейда круглый год такого цвета, – сказала Джейн, наморщив нос. – Я согласна, – подмигнула она Габриэлле. – Это невыносимо.