Король на краю света - Артур Филлипс (2022)

По крайней мере, когда состоялась их следующая встреча, запах был терпимым. Карлик Гидеон велел Тэтчеру побродить часок, а затем как бы случайно оказаться за пекарней и подняться по еще одной задней лестнице в еще одну комнату без окон, где Дэвид Леверет снова ждал, теперь уже с теплым хлебом и мясом.

— Сегодня я проясню последние важные моменты. Джордж Николсон, английский эмиссар при дворе Якова, вам не друг. Как и агенты французов, испанцев, папы римского, которые наверняка тоже будут там и сделают все возможное, чтобы подольститься. Сначала все будут наблюдать, чтобы понять, тот ли вы, за кого себя выдаете. Считайте, что на вас смотрят. Постоянно. Вы актер на сцене: простодушный, славный доктор. Вы когда-нибудь ходили в театр? Хорошо. Так или иначе, внутри дворцовых стен у вас нет друзей. Никого нет. Вы просто врач, с любовью подаренный бароном Морсби. Вы рассчитываете провести остаток своих дней, делая все, о чем бы ни попросил вас король Яков. По правде говоря, ваш единственный друг — я, потому что только мне по силам сделать для вас все то хорошее, чего бы вы ни пожелали в этой жизни.

Беллок ждал чего-то — сопротивления, благодарности, негодования, торга, ярости — чего угодно, только не этого кроткого смирения.

— Все, что вы напишете — даже на турецком, даже зашифрованное, — будет открыто и прочитано до того, как оно покинет Эдинбург, кто бы ни утверждал, что доставит ваше письмо. Печати на письмах ненастоящие; их можно сломать и заменить, и никто об этом не узнает. Не пишите того, что не должен прочитать король Шотландии или папа римский. Есть определенные фразы, пароли, я хочу, чтобы вы запомнили их сейчас, и если они будут произнесены в вашем присутствии, то знайте, что говорите с одним из моих надежных друзей.

— Сколько фраз?

Беллок наблюдал, как доктор потягивает вино, ест свежий хлеб и закрывает глаза, но не от усталости, а в каком-то выжидательном покое, который казался самым чуждым во всем его облике. Он мог просто замереть и ждать, не тратя силы на любопытство или чувства.

— Я понимаю, что прошу вас выполнять странные и сложные задачи, — продолжил Леверет. — И, возможно, не все инструкции пригодятся. Наши решения будут зависеть от того, как все пойдет. Мы поговорим, вы и я, прежде чем сделать какой-либо окончательный выбор.

Доктор долго не отвечал, а затем сказал:

— Я проверю убеждения короля, насколько смогу. Но если не смогу, то… Разве то, о чем вы попросите, не противоречит заповедям любого Бога?

— Любой поступок справедлив, если его цель справедлива.

— Но разве вы не слышите голос совести, возражающий против этого утверждения?

— Да, конечно, я слышу. Он громкий. Но такова самая большая жертва, которую мы можем принести во имя справедливости: даже наша совесть должна страдать. Мы готовы причинить себе подобную боль, поскольку поступаем справедливо.

— Разве Бог не накажет нас за это?

— Нет. Если моя вера сильна, Он не будет судить меня, кроме как за мою веру. И какой более сильный знак моей веры я сумею продемонстрировать, чем готовность страдать от мук совести ради служения Ему? Если я не смогу уснуть из-за воплей моей совести, то я преподнес великий дар моему Богу.

Англичанин, казалось, ждал, что Тэтчер одобрит его логику, и поэтому доктор слегка кивнул и снова замолчал.

Снова тихое смирение. Этого было недостаточно. Беллок поручил Гидеону следить за комнатой доктора каждую ночь, но турок не покидал гостиницу, не пробирался в конюшню, чтобы поискать лошадь и удрать поскорей. Он, казалось, был готов исполнить волю Беллока из чувства долга, потому что ощущал себя обязанным, подчинялся или не видел других вариантов. Но этого мало: Джефф хотел на случай крайней необходимости завоевать сердце турка по-настоящему, и он не сомневался, что сможет заставить доктора желать того, что мог дать ему только Беллок.

Леверет предложил: