Ниточка к сердцу - Эрик Рассел (2022)

За прошедший месяц Лиминг часто перебрасывался словами и с этим ригелианцем, и с парой десятков других. Обрывочные сведения были, конечно, лучше, чем ничего, но о главном пленные предпочитали молчать. Едва он заводил разговор о побеге, ригелианцы либо молчали, либо отделывались общими фразами.

Лиминг не выдержал и как-то без обиняков спросил у одного из них:

– Почему вы все говорите со мной шепотом и всегда пугливо озираетесь? По-моему, охранникам наплевать на разговоры пленных.

– Ты еще не прошел перекрестный допрос. Если охрана вдруг заметит, что мы охотно беседуем с тобой, она попытается выбить из тебя все, что ты от нас узнал. Тюремные власти, как и ты, решат, будто мы готовим побег и делимся с тобой своими планами.

Хоть одно стоящее слово! Лиминг ухватился за него и сказал:

– Побег – единственное, ради чего еще можно жить. Если кто-то из ваших действительно всерьез думает о побеге, мы могли бы взаимно помочь друг другу. Я – опытный пилот и штурман, и это не стоит сбрасывать со счетов.

Ригелианец сразу сник.

– Ни о чем таком мы не думаем.

– Почему?

– Мы уже давно заперты в этих стенах. Разного насмотрелись и на собственном горьком опыте убедились, насколько опасно, когда о побеге знают многие. Враги могут внедрить предателя, или у какого-то самонадеянного дурака не хватит терпения и выдержки.

– Понимаю.

– В неволе вырабатываются свои правила, – продолжал ригелианец. – И вот одно из них: все замыслы и планы побегов касаются исключительно тех, кто их обдумывает, готовит и пытается осуществить. Другим об этом не рассказывают. Все становится известным после, по результатам.

– Значит, я должен рассчитывать только на себя?

– Думаю, что да. Ты так и так изолирован от остальных. Нас в каждой камере по пятьдесят, а тебя держат в одиночке. Кому и как ты поможешь?

– Не волнуйтесь, я прекрасно обойдусь и без вас! – сердито ответил Лиминг.

Теперь настал его черед повернуться и уйти.

На четырнадцатой неделе заточения преподаватель, что называется, вставил ему петарду в зад. Закончив очередной урок, чешуйчатый поджал губы и сурово поглядел на Лиминга.

– Тебе нравится разыгрывать из себя полного идиота. Но со мной этот номер не пройдет. Я давно разгадал твои фокусы. Ты хорошо усвоил наш язык, только не хочешь этого показывать. Я доложу коменданту, что через неделю тебя вполне можно допрашивать.

– Не понимать. Повторить снова, – наморщил лоб Лиминг.

– Ты прекрасно понял все мои слова.

Преподаватель удалился. Следом пришел надзиратель и принес в миске кусок какой-то жесткой гадости. Затем наступило время прогулки.

– Мне пообещали, что на следующей неделе они пропустят меня через свои жернова, – сообщил знакомому ригелианцу Лиминг.

– Только не позволяй им себя запугать, – посоветовал ригелианец. – Им ничего не стоило бы убить тебя, причем уже давно. Но кое-что их удерживает.

– Что именно?

– У Федерации тоже есть пленные, в том числе и из их расы.

– Но Федерация ничего не знает об этой тюремной планете. Чешуйчатым ничего не грозит.

– Будет грозить, и еще как, когда победитель вдруг обнаружит, что обменивает живых пленных на трупы.

– Здесь ты совершенно прав, – согласился Лиминг. – Мне бы сейчас футов девять хорошей веревки, чтобы помахать ею перед носом коменданта.

– А я бы сейчас предпочел большую бутылку вица и хорошую порцию женских ласк, – вздохнул ригелианец.

И снова сирена. И снова усердные (теперь еще более усердные) занятия местным языком, пока позволяет дневной свет. Вечерняя миска тюремного варева. Темнота и четыре звездочки, мигающие сквозь зарешеченное окошко.