Витязи в шкурах - Анатолий Дроздов (2012)

— Да ты б ее бил каждый день — за то, что не был первым! — разъярился Вольга. — И за то, что она меня, чужака, приняла и полюбила… Это такая девочка! Добрая, чистая, умная… Ей бы врачом быть, хирургом. Ей люди руки целовали бы! А ты б ее сапоги заставил снимать и онучи свои вонючие раскручивать, как у вас, феодалов, принято! Да еще и покрикивал бы, плеточкой помахивал!

— Что ты, боярин! — Василько испуганно отдирал руки Вольги от своей брони. — Да я ее даже пальцем… Пусть бы только согласилась! Я ей сам ноги мыть буду…

— Повесить его? — деловито спросил позади Микула. — Или сам зарубишь, как Лисьего Хвоста?

Вольга обернулся и некоторое время непонимающе смотрел на Микулу. Разжал пальцы, выпуская железную рубашку Василько.

— Загостился я здесь, — сказал хрипло…

Глава семнадцатая

Русский был странный. Среди шумного многолюдья торжища, раскинувшегося на вытоптанном лугу под стенами Путивля, он один ничего не продавал и не покупал. И не суетился. Спокойно стоял в стороне, с любопытством поглядывая на Костаса. Купца это тревожило, мешая вести торг, он и сам украдкой поглядывал на незнакомца. Одет русский был небогато, но чисто, и почему-то без шапки — это на таком-то солнцепеке! На тиуна или мытника он не походил, на дружинника или боярина — тоже. Костас уже подумывал послать слугу — расспросить о странном госте, как тот вдруг подошел сам, улучив миг, когда покупатели рассеялись.

Вблизи Костас разглядел русского лучше. Он был средних лет — в красивых волнистых волосах уже заметны паутинки седины, небольшая борода с такими же паутинками, круглое загорелое лицо. Редкие даже в Руси зеленого цвета глаза смотрят умно.

— Салут! — поздоровался русский на латыни. — Можно поговорить с тобой, уважаемый!

Русский говорил медленно, старательно выговаривая слова. Его латынь была сухая, мертвая — такую Костас учил когда-то с ритором. Купец удивился еще больше. В южной русской земле латынь знают только монахи, да и то один из сотни. «Почему он не хочет говорить по-русски? — подумал купец. — Хочет щегольнуть, поговорив с иностранцем на его языке? Русские это любят. Но мой родной язык — греческий…»

Вслух Костас ничего не сказал, только поклонился. Когда ты двадцать лет ездишь с караванами от Понта Эвксинского в далекие северные земли да еще через дикое Поле, привыкаешь не удивляться. Даже древней латыни в устах русского.

— Тебя зовут Костас? — продолжил незнакомец (купец в ответ еще раз поклонился). — Слышал о тебе. Я Кузьма, боярин княгини Ярославны…

«Плохо одевает своих бояр княгиня, — хмыкнул про себя грек. — Надо будет предложить ему шелка на рубаху и порты, а то берут плохо. Скажу, что боярину негоже ходить в холстине…»

— Ты бываешь в Тмутаракани? — продолжал расспрос Кузьма.

— И в Тмутаракани, и в Тавриде, и в Константинополе, который вы, русские, называете Царьградом, — купец решил, что пора русскому понять, с кем имеет дело. — И в русской земле, и в греческой, и даже в Поле половецком все знают Костаса. У меня самый лучший товар и самый дешевый — таких цен ты не найдешь нигде, боярин! Смотри, выбирай!.. — грек повел рукой в сторону разложенных на повозках тканей и украшений. И себе, и жене, и детям, и матери с отцом — для всех найдется.

Но русский на товар даже не глянул.

— Есть ли где близ Тмутаракани большой каменный идол на морском берегу?

Костас удивился.

— Стоит такой близ города. С моря издалека видать.

— А почему поганые его поставили?

— Там раньше была статуя богини Ники, — Костас понял, что русский любопытен, а его интерес был приятен. — Языческой богини, — уточнил он на всякий случай. — Красивая была статуя. В руке Ника держала факел. Ночью факел горел — хороший маяк для кормчего, издалека видно. Поганые разрушили статую и поставили своего идола. Руки у него сложены на животе, поэтому маяка больше нет.