Витязи в шкурах - Анатолий Дроздов (2012)

— А кто теперь спасет моих детей?! — окрысился Кузьма. — Кто их защитит, вырастит, воспитает? Президент? Сомневаюсь, что он вообще хоть знает о нашем существовании! Кто мы такие? Гражданские лица, работающие по разовому контракту! Контракт к тому же является секретным, поэтому на руки выдан не был. Думаешь, родственникам заплатят хоть копейку, уже не говоря о том, чтобы искать нас? Зачем? Так проще: успех операции записывается на счет офицеров спецслужбы, деньги, что предназначались нам, экономятся, или, скорее всего, выплачиваются непричастным. Все довольны и смеются. А я ношу холщовые порты, — Кузьма задрал подол рубахи, демонстрируя, — которые держатся на шнурке под названием «гашник». Теперь я знаю, где у мужиков в двенадцатом веке был загашник. Спасибо! — Он схватил со стола свою чашу и залпом выпил. Закусывать не стал — сморщился и шумно втянул ноздрями воздух. Вольга последовал его примеру.

— Все-таки я думаю, — сказал, вертя в руках чашу, — что если ты отказался бы, и девочка погибла, ты не простил себе этого до гробовой доски. Я бы точно не простил.

— Уверен? — сердито спросил Кузьма.

— Уверен.

— Счастливый человек, — вздохнул Кузьма. — Я вот ни в чем не уверен. Утром просыпаюсь, кажется: сон! Потом трону деревянную стену… Выть хочется! В детстве читал исторические романы, мечтал: вот бы мне туда попасть! Я же умный, много знаю, сколько бы всего хорошего для предков необразованных сделал! Ага… Кому здесь нужно мое высшее филологическое образование? Ты должен быть сильным и умелым, молодым и здоровым. Тогда может, заработаешь на кусок хлеба. А соображают они лучше нашего. Тот же Людота…

— Не прибедняйся! Здесь ты хирург.

— Великий труд рану зашить или ногу оттяпать? Меня спасает их фантастический иммунитет: здесь же никого не вакцинировали и никто не пробовал антибиотиков! Даже аспирина…

— Что-то у тебя все же есть, — сказал Вольга, поднимая чашу.

— Помогает, — согласился Кузьма. — Особенно для анестезии. Дашь ему чару, а потом режешь. Терпят. Только ругаются.

— Матами?

— Нет здесь матов. Еще не завезли. «Сучий выблядок», «уд коний»…

— Какой еще уд?

— От которого произошло «удовольствие», а также «удочка». Не слышал разве?

— Случая не было.

— Ни одной женщины?

— Когда и где? Я на войне. А у тебя?

— Тоже самое. И без войны. Марфуша — ребенок, Меланья… Меня здесь все боятся. Хорт. Оборотень по-нашему.

— А если не боялись?

— Если да кабы… Во дворе росли грибы.

— Злой ты!

— Озлишься… Все как в тумане. Неясно: что и как.

— Кое-что ясно.

— А именно?

— Я все-таки историк, хоть и по недоразумению. И чем эта бодяга кончится, знаю. В лето шесть тысяч шестьсот девяносто третье от сотворения мира (по-нашему, тысяча сто восемьдесят пятый год) пришед окаянный, безбожный и треклятый Кончак на Русь…

— А далее?

— И отошед восвояси. Отобьемся!

— Сколько душ за это положим?

— Летописи об этом умалчивают. Зато князь Игорь сбежит из плена.

— Когда?

— Историки об этом до сих пор спорят. Или этим летом, или будущим. Возможно, через одно.

— Спасибо тебе сердечное! За точное предсказание.

— На здоровье! — Вольга взял со стола баклагу, наполнил чаши. — Давай выпьем, Кузьма! За то, чтобы мы с не пропали!

Кузьма молча поднял свою чашу.

— Завидую я твоей уверенности, — сказал, заедая медовую малосольным огурцом. — Что касается тысяча сто восемьдесят пятого года. Основные события я тоже знаю. Читал. Но ты уверен, что с нашим появлением история будет развиваться в том же направлении? Что ничего не изменится? В юности я любил фантастику. Самый распространенный сюжет: человек проникает в прошлое, что-то там делает — и будущее меняется.

— Это литература.

— А мы с тобой?