Я так увлеклась идеей увлечь романтизмом Парижа моего директора, что даже мадам La Tour Eiffel не повезло, мы прошли мимо, лишь слегка задрав головы из уважения. Слово за слово, цитата за цитатой, и оказалось, что Михаил знает советского «Д'Артаньяна» практически наизусть. В лицах. И в них он ожил. Даже по аналогии вспомнился актёр Андрей Данилко, весьма стеснительный и сдержанный, но лишь до того момента, пока не преобразится в Верку-Сердючку. Конечно, Михаил не плясал в спущенных колготках и с накладной грудью, но внезапно смеялся, шутил и был… живым, говоря не о насосах и поставках, а подражая героям фильма.

— «Жизнь пуста, если в ней нет подвигов и приключений!» — говорила я, как юный гасконец.

И Михаил отвечал с видом умудрённого горьким опытом Атоса:

— «Вы правы, мой друг… Но жизнь бессмысленна, даже если в ней есть приключения».

— А помните: Лилон-лила-лилон-лилали-лер? — напевала я голосом Миледи.

— Да-да, — хмыкал неисправимо и неожиданно, с какой-то готовностью быстро изменившийся биг-босс, а затем цитировал речитативом, явно не умея петь: — «Кардинал ел бульон. С госпожой Д'Эгильон. Он поел на экю. Погулял на мильон». Обдираловка вышла.

Боже, он мне таким нравился! И совершенно незаметно вместе с Атосом, Портосом, Арамисом, де Тревилем и Констанцией, мы добрались до узенькой улочки Сервандони возле Люксембургского сада. Стоя на брусчатке проезжей части без единого автомобиля, я размахивала руками, забыв, что рядом босс, точнее удав, и чувствовала себя заправским гидом.

— Эту улицу переименовали всего двести лет назад, а до этого она называлась той самой улицей Могильщиков. Представьте, четыреста лет назад в каком-то из этих зданий, — я показала на старинные постройки с вытянутыми ставнями, — поселился восемнадцатилетний гасконец, чтобы покорить Париж.

— Понаехали всякие, — засмеялся Михаил. — Вот бы отгадать, в том или в этом?

— Давайте таблички читать.

— Я по-французски не умею.

— Я вам расскажу, — словно секрет, прошептала я.

А дальше мы зашли в монастырь Дешо, где дрались мушкетёры с гасконцем, а потом на нашем пути лежала улица Феру, где жил, запивая своё горе вином, Атос. А чуть дальше — улица Старая Голубятня, а ещё помпезный Отель де Вилль, где проходила «первая часть Марлезонского балета». Вечерело, становилось прохладнее, но мне отчего-то было хорошо. В душе что-то танцевало. И шли мы уже вроде бы не в метре друг от друга, а совсем рядом — вытяни чуть-чуть пальцы, и почувствуешь его ладонь. От этой мысли мне становилось горячо, и я чувствовала волнение. На перекрёстке Алого Креста мы посмеялись над жутким кентавром, установленным современниками не Дюма, а нашими. А вот любимого мушкетёрами кабачка «Сосновая шишка», увы, не нашли.

— А есть-то уже очень хочется, — заметила я, глядя на вывеску кафе, заместившего некогда славящийся своей кухней трактир, — пусть и не Бургундского с перепелами, но чего-нибудь существеннее мороженого и не такого банального, как пицца.

— Сейчас найдём. Гуглкарты в помощь!

— О, хорошо, в мою голову приложение ещё не загрузили, — хихикнула я.

— Вы так много знаете! — восхищённо покачал головой Михаил. — И умеете рассказывать… Не ожидал, честное слово!

— Мне было интересно, — улыбнулась я. — Скажите, хоть немножечко изменилось ваше мнение о Париже?

И вдруг он резко притянул меня к себе, одним движением. Моё сердце пропустило удар. Мимо нас, прямо по газону промчался дикий чернокожий мотоциклист. Он понёсся дальше, а Михаил продолжал прижимать меня к себе. Его тепло, и руки, и взволнованное дыхание было так близко, что моё сердце затрепетало, а вместе с ним и тело. Горячая волна прокатилась по животу и бёдрам, но нет… Нельзя. Я осторожно отстранилась, Михаил нехотя выпустил.

— Чуть не сбил, мерзавец, — хрипло проговорил он.

— Спасибо, — пробормотала я.

— Не за что. — Его глаза блестели, а щёки были по-мальчишески румяными.