Врач от бога - Ирина Градова (2011)

Втащив Лицкявичуса в дом, я закрыла дверь и впервые за все это время почувствовала себя в относительной безопасности. Сразу навалилась усталость, заболела каждая кость, каждая мышца моего несчастного тела, захотелось сесть прямо здесь, в прихожей, и закрыть глаза. Но нельзя было этого делать: нужно позаботиться о человеке, который рядом со мной и сейчас нуждается в помощи.

Мои глаза уже привыкли к темноте, и я смогла разглядеть обстановку коттеджа. Она оказалась скромной, но вполне уютной. В гостиной стоял уютный диван со светлой обивкой и небольшой журнальный столик. У противоположной стены – печка, половина которой находилась в соседней комнате. Первым делом я сняла с дивана одну из подушек и заткнула зияющую дыру в окошке, которое сама же и разворотила, чтобы попасть внутрь. Сразу стало тихо: шум дождя доносился с улицы еле слышно, как и постепенно удаляющийся гром. Я поежилась от холода и скинула разбухшие от воды туфли. Судя по всему, надо затопить печь, но я слабо представляла себе, как это делается. В детстве мы с родителями всегда ездили на юг, но мама прямо-таки бредила дачей. Папа твердо стоял на своем: мы никогда не купим собственный дом, потому что он не желает провести остаток дней, согнувшись в три погибели на грядке с тремя жалкими огурцами, в то время как на рынке можно купить несколько ведер замечательных овощей за сущие копейки, не жертвуя здоровьем. Только раз в жизни я жила на даче у тети, в Псковской области. И именно там дядя Тима не раз при мне растапливал две большие печки: одну – чтобы приготовить обед за отсутствием в деревне газа на кухне, а вторую – в спальне. Как завороженная я, бывало, следила за его большими узловатыми руками. Сначала дядя Тима приносил с поленницы дрова и лучину и сваливал все это около печи. Затем садился на низенькую скамеечку и бросал в холодную топку дрова, лучину и свернутую гармошкой газету для розжига. Он чиркал длинной каминной спичкой о коробок, и бумага постепенно занималась яркими язычками пламени. Потом загоралась лучина, а после наступал черед толстых поленьев.

Что ж, надо попробовать сделать все так, как дядя Тима. Уложив Лицкявичуса на диван и сняв с него туфли (с большим трудом, потому что его левая лодыжка сильно распухла), я подошла к печке. Дрова были аккуратно сложены справа и слева от медной дверцы. Здесь же стояла бутылка с жидким топливом. Я засунула в печку несколько полешек и плеснула туда из бутылки. Взяв с полки коробок спичек, я зажгла одну и бросила ее в топку. Пламя вспыхнуло так ярко, что я даже отскочила от неожиданности. Страшно гордясь собой, я вернулась к дивану, но тут комната стала быстро наполняться дымом. Я кинулась к окну и вытащила подушку, которую сама же и засунула в разбитую раму, чтобы впустить немного свежего воздуха. Это не помогло, в глазах моих защипало, они наполнились слезами.

– Господи, женщина… – простонал Лицкявичус, откашливаясь. – Вы заслонку-то открыли?

– Открыла – что? – переспросила я, не поняв вопроса.

– Мама дорогая…

Он приподнялся на локте, морщась от боли в ребрах.

– Там наверху должна торчать такая штука… на разделочную доску похожая. Нашли?

Прикрывая рукавом нос и рот, я приблизилась к печи.

– Кажется, нашла! – прокашляла я. – И что с ней делать?

– Выдвинуть по максимуму. И дверь распахните настежь, а то мы здесь задохнемся…

Через несколько минут дым начал рассеиваться, и я снова начала различать предметы вокруг. Присев рядом с Лицкявичусом, я пощупала его лодыжку.

– Вы ведь… анестезиолог, Агния? – сквозь зубы процедил он, впервые не используя отчество.

– Вы же сами знаете!

– Мне здорово не повезло, что здесь нет хотя бы самого плохонького… новокаина, потому что вы – настоящий… мясник!

– Кто бы говорил! – парировала я. – Ведь это вы добрым людям носы-уши режете, а наше дело маленькое – всадить укольчик, чтобы спали крепко и видели цветные сны… А лодыжка-то сломана! – констатировала я, закончив.