Нарушенная заповедь - Ирина Грин (2017)

Он завернул за угол постройки, и перед ним открылась Зеленая горка: купы яблонь с набухшими – вот-вот лопнут – почками, кривые сосны, угрюмо взирающие на разгуливающих по сочно-зеленой траве огромных черных ворон. Порыв ветра обдал холодом, и на Тимура накатило осознание реальности происходящего. Пока они сквозь утренние пробки добирались до Зеленой горки, пока он выслушивал рыдания Марины и Тани, и даже после слов Марии ему казалось, что все это происходит с кем-то другим, что сейчас появится мать, начнет хлопотать, накрывая на стол, с молчаливым достоинством улыбаться в ответ на комплименты ее кулинарным шедеврам. И только сейчас он понял, что ничего этого уже не будет: ни застолья, ни улыбок, ни пирожков…

Импровизированный тир был разрушен. Стволы сосен беспорядочно валялись на земле. На одном из них сидел отец, в пижаме и тапках на босу ногу. Возле него стояла открытая коробка с дротиками. Михаил Петрович, не глядя, брал дротики и втыкал их в ствол рядом с собой, словно мстя дереву, ставшему причиной трагедии. Когда коробка опустела, отец сгреб дротики и ссыпал их обратно в коробку.

– Папа, пойдем в дом, простудишься, – сказал Тимур.

Михаил Петрович поднял глаза. Посмотрел на сына. Бледное лицо, глаза-пепелища, посиневшие губы…

– Это я ее убил… – сказал он после продолжительной паузы.

– Нет. Это был несчастный случай, – возразил Тимур, – вставай.

– Если бы я не срубил эти сосны, она была бы жива. Я убил их, а они…

– Прекрати, – резко оборвал его Тимур. – Сейчас не время заниматься самоедством. Я уверен, что мама еще здесь, рядом с нами. Не заставляй ее переживать за тебя.

Тимур понимал, что перегибает палку. Он никогда не разговаривал с отцом так жестко. Впоследствии, вспоминая этот разговор, Тимур сожалел о резких словах, потому что это был их последний разговор. Сославшись на недомогание, отец ушел в дом, а буквально через полчаса, когда, сделав несколько необходимых звонков, Тимур отправился следом за ним, он обнаружил отца сидящим в холле у камина. Глаза его были широко открыты, а на лице навеки застыла смесь удивления и умиротворения.

– Инфаркт, – сказал врач «Скорой», приехавшей через полтора часа.

– Сердце не выдержало, – тихо добавила Мария.

А испуганно жавшиеся друг к дружке Марина и Таня, которых Мария попросила остаться – мало ли какая может понадобиться помощь, – запричитали:

– Видать, сильно покойница мужа любила, что поспешила забрать за собой.

Мария шикнула на них, но они не замолчали, только говорить стали совсем тихо – так шуршат, падая, осенние листья. Что-то о прежних жильцах дома, о висящем над ним проклятье. В шелесте голосов слышался явный страх: кто следующий? А вдруг я? Вдруг хозяйка и на том свете затеет кулинарное производство?

В день похорон шел дождь. Мокрые зонты, мокрые руки, мокрые лица с выражением неподдельной скорби, мокрые губы, повторяющие приличествующие печальному событию слова… Тимур не ожидал, что проводить родителей придет такое огромное количество народа. Маленькая часовня на кладбище в центре города, где были похоронены родители Михаила Петровича, не вместила и десятой доли желающих проститься с супругами Молчановыми. Остальные рассыпались между оградками могил, расположенных у часовни, и многочисленные зонты напоминали россыпи гигантских грибов. «Эх, лучше бы я похоронил их на загородном кладбище! – пришло запоздалое раскаяние. – Посадил бы яблони. Много яблонь… А здесь… Престиж, будь он трижды неладен…» – Тимур обвел глазами геометрически правильные ряды траурных туй и голубых елей, мысленно сравнивая их с неказистыми яблоньками на Зеленой горке. Пожалуй, отцу с матерью будет здесь неуютно.