Нарушенная заповедь - Ирина Грин (2017)

Положив телефон на тумбочку, Кристина стала обдумывать информацию, полученную от Марчук. Ей бы радоваться – судьба отомстила коварному работодателю. Чем не малиновый берет? Но радости не было. Была жалость, чувство в сложившейся ситуации абсолютно иррациональное, а еще желание хоть как-то помочь. Кристина зажмурилась и представила, как она заходит в кабинет Мальчика, ведя за руку Женю. Симбирский смотрит на них в изумлении… встает… медленно подходит, все еще не веря своим глазам… Порывисто прижимает сына к груди, отстраняется, будто желая убедиться, что это действительно его сын, снова прижимает к груди… Потом вспоминает о Кристине… «Здравствуйте, Кристина Сергеевна… Присаживайтесь… Может, кофе? Вы меня простите, пожалуйста, я был не прав… Может, вы вернетесь обратно?» А она говорит: «Меня зовут Кристина. Без Сергеевны. А возвращаться я не собираюсь, и кофе свой пейте сами!» Разворачивается на каблуках и гордо удаляется. Вот это триумф! Вот это самый что ни на есть малиновый берет!

Кристина открыла глаза и уперлась взглядом в больничную стену. Мечты, мечты… Если полиция за три дня не смогла найти мальчика, что может сделать она, лишенная возможности свободно передвигаться? «Ну и что, – шепнул внутренний голос, – сломанная нога не мешает думать. Надо набросать несколько версий, кому могло понадобиться украсть сына Симбирского. Если это сделано ради выкупа, то найти негодяев практически невозможно – слишком много вариантов. А если нет? Марчук сказала, что Симбирский собирался приставить Рыбака к сыну в качестве телохранителя. Значит, ему кто-то угрожал? Эх, поговорить бы с Рыбаком, но его теперь вряд ли дождешься. Наверное, тоже ищет Женю. Теперь он не скоро тут появится. А вдруг?» Кристина уставилась на дверь, гипнотизируя ее взглядом, и та, словно подчинившись ее взгляду, распахнулась. Но это был вовсе не Рыбак.

Глава 13

На столе Симбирского замигал огонек селектора. Сердце ухнуло куда-то вниз, лоб покрылся испариной. Кирилл, уже с полчаса тщетно пытавшийся вникнуть в суть лежащего перед ним отчета о продажах сантехники, нажал на кнопку.

– Из банка, – чуть ли не шепотом доложила секретарша. – Будете говорить?

– Нет! – раздраженно рявкнул Симбирский. – Я занят. Пусть перезвонят завтра. А лучше переведи их на Зайцева.

«Какого черта я сюда пришел? – подумал Кирилл, вытирая пот платком. – Чтобы вздрагивать от каждого звонка? Слышать, как они шепчутся между собой, будто у постели тяжелобольного? Надо было остаться дома».

Он снова попытался вникнуть в отчет. Что тут у нас? Сантехника… Когда Женьке было три, он обстрелял из игрушечного китайского пистолета финский унитаз. Хваленая эмаль не устояла под напором пластиковых шариков. Ну и скандал закатил Кирилл поставщикам – они гарантировали прямо-таки сумасшедшую износоустойчивость, а тут мальчик с игрушечным пистолетиком… Женька… Итак, что у нас тут? Рост объема продаж – два процента. Симбирский взял ручку – солидный стальной «Монблан» – и подчеркнул последнюю фразу. Два процента… Машинально нарисовал прямо поверх отчета два круга. Круги получились неровные, немного вытянутые. Скорее эллипсы, а не круги. Затем в каждом круге появилось по маленькому кружочку. Кирилл тщательно заштриховал их, превратив в черные кляксы. Устало потер ладонью лоб, закрыл глаза, а когда открыл – вздрогнул: с испорченного отчета куда-то мимо него смотрели глаза сына, застывшие и безжизненные. Те самые, что преследовали его в галлюцинациях. Кирилл смял листок, швырнул его в корзину, но глаза не исчезли, они, словно мираж, парили над поверхностью стола. Мертвые глаза. Его сын умер… Симбирский отшвырнул «Монблан». Покатившись по столу, ручка упала, ударилась обо что-то и обиженно звякнула. Звук подействовал на директора «Апогея» отрезвляюще. Может, как раз в то самое время, когда он в очередной раз хоронит Женьку, полиция получила какие-то сведения о его местонахождении. От внезапно появившейся надежды вспотели ладони.