Скажи, что ты моя - Элизабет Нуребэк (2019)

Я заснула на постели в стерильной белой комнате. Одна.

Проснулась. Вялость. Пустота. Они сказали, что ко мне пришли. Мне помогли подняться с кровати, отвели меня в комнату для свиданий.

Там сидел Даниэль. Обнимать меня он не захотел. Вид у него был встревоженный. Он сердился. Сказал, что не хочет еще раз через все это проходить.

Я закричала ему в лицо – а я что, хочу? Я хочу жить без дочери? Хочу я тосковать, теряться в догадках и не получать ответа?

Он сказал, что затем мы и похоронили ее.

Для того чтобы идти дальше.

А потом я увидела Хенрика. Он стоял в углу с бледным лицом и смотрел на меня, словно не узнавая.

Даниэль сказал: «Ты могла потерять и сына».

Он выразил сожаление по поводу того, что произошло. Пожелал мне хорошей жизни.

И ушел.

Хенрик тоже ушел. Не знаю, решится ли он прийти снова. Даже не знаю, отпустят ли меня домой.

Когда он ушел, я стала кричать ему вслед. Я все кричала, кричала, кричала, пока мне не сделали укол, чтобы я заснула.

Изабелла

Я была одна в квартире. Юханна ночевала сегодня у Акселя.

Лежа в постели, я смотрела в окно. Голубое небо, светило солнце. Мне казалось, что необходимо что-то сделать. Но у меня не было желания выходить из дома.

Надо позаниматься. Всегда есть то, что нужно подучить, и обычно мне это занятие нравится. Но не сейчас. Не хочу. Сил нет.

Комната у меня, как сказала бы бабушка, уютненькая. Только кровать, постельное белье и люстра новые. Все остальное из секонд-хенда: большая абстрактная картина в голубых тонах, серый ворсистый ковер и маленькие лампочки для уюта. А еще письменный стол, тумбочка из тика, стул у письменного стола – на самом деле это старый кухонный стул – и всякие побрякушки. На окне висит простая голубая занавеска. Юханна помогла нам с папой затащить все это сюда из прицепа.

Я опускаю рулонную штору и открываю свой новый «Макбук Эйр», купленный на деньги, которые я заработала летом. Проверяю обновления на «Фейсбуке». Закрываю и откладываю ноутбук. Проверяю «Инстаграм» и «Снэпчат» в мобильном. Потом скидываю одеяло и иду в кухню. Включаю электрочайник, вынимаю кружку и пакетик чая.

Квартира у нас светлая. Во всех комнатах большие окна, белые стены. Мне досталась спальня, а Юханна устроилась в гостиной. Стеклянные двери, ведущие в ее комнату, затянуты изнутри батиком с фиолетовыми разводами на зеленом фоне. В кухне висят старинные изображения пряностей, которые мы покупали вместе. Вокруг кухонного стола стоят разномастные стулья, а на полу – коврик, сотканный моей бабушкой.

Я села у окна с кружкой чая, размышляю о телефонном разговоре с мамой и о том, что я потом наговорила о ней на групповой терапии. Меня мучила совесть. Ненавижу себя за такое поведение.

Я была несправедлива. Поступила неправильно. Как можно плохо говорить о своей матери, обсуждать ее у нее за спиной? У остальных сложилось неверное впечатление о ней, потому что я была сердита и расстроена, склонна к преувеличению.

Мама часто говорит, что я такая чувствительная. На меня легко повлиять. Возможно, это так. Сейчас я в полной растерянности. Я по-прежнему рассержена, испытываю гнев и ненависть. Ярость по отношению к маме живет во мне собственной жизнью – это чувство я не могу контролировать. Но при этом меня давят угрызения совести.

Шок от папиной смерти еще не прошел. И от новости, что он мне на самом деле не отец. Сейчас это заставляет меня сомневаться во всем. Правильные ли чувства я испытываю? Можно ли такое ощущать? Интересно, насколько мои воспоминания соответствуют действительности.

Надо спросить Стеллу, что она обо всем этом думает. Я знаю, что могу обсуждать с ней такие вещи. Когда она спросила, как мне жилось в детстве, мне показалось, что ей не все равно. Она и вправду была озабочена моими проблемами, я это заметила. Казалось, она искренне хочет все исправить.