Скажи, что ты моя - Элизабет Нуребэк (2019)

В самом низу лежали две толстые папки. Вот и красная. Я открыла ее и обнаружила счета за 2006 год. Я перелистала все до последней страницы, но нашла только мусор. Наверное, это не та коробка.

Снова посмотрела на крышку. Страндгорден, Юханссон, 1994. Странно. Открыла следующую коробку – то же самое. Пачки газет, старые квитанции, выписки со счета и папиросная бумага. В третьей коробке тоже всякая ерунда. Ничего не понимая, я бросила взгляд на часы. Два часа ушло коту под хвост.

Я встала, чтобы пойти к Свену Нильссону и спросить его, в каких коробках мне искать свои бумаги, но путь мне преградила какая-то незнакомая женщина. Высокая и стройная, чертами лица она походила на Свена Нильссона. Вид у нее был сердитый.

– Кто вы такая и что здесь делаете?

– Э-э… Здравствуйте! – удалось мне выдавить из себя. – Свен пригласил меня сюда, чтобы…

– Когда вы разговаривали с моим отцом?

– Я позвонила в пятницу, и он…

– Вы беседовали по телефону?

Она закатила глаза к потолку и вздохнула.

– Я же сказала им, чтобы не давали ему беседовать по телефону с посторонними.

Она оглядела беспорядок в комнате.

– Что вы здесь делаете? Зачем роетесь в этом мусоре?

У меня возникло такое ощущение, словно меня застали при попытке что-то украсть.

– Много лет назад ваш отец вел расследование, которое касалось моей дочери. Он пригласил меня, чтобы я могла ознакомиться с бумагами. Но здесь, наверное, какая-то ошибка, – я показала на газеты. – Я как раз собиралась спросить его об этом.

Женщина протянула руку.

– Простите, что не поздоровалась. Меня зовут Петра Нильссон. Пойдемте в кухню, поговорим.

Я пошла за ней. Когда мы проходили мимо гостиной, я увидела Свена Нильссона, сидящего в кресле. Он спал с приоткрытым ртом.

Что все это может означать?

– Садитесь, пожалуйста.

Петра Нильссон указала на стул, на котором я уже сидела, и я послушно села и стала ждать. Она налила нам обеим кофе и села напротив меня.

– Стало быть, папа пообещал вам показать материалы старого расследования?

Я молча кивнула, не полагаясь на свой голос.

– К сожалению, у него болезнь Альцгеймера. Иногда у него случаются прояснения, но чаще он в полном тумане. Возможно, это звучит жестко, но это правда.

Возможно, я застонала вслух – во всяком случае, Петра Нильссон посмотрела на меня с тревогой.

– На какое-то время мы перевели его в гериатрический центр, но там он впал в депрессию. Потерял аппетит, ничего не ел. Дома ему лучше, но за ним требуется круглосуточный присмотр. Кто-то из нас всегда здесь. И социальный работник.

Из меня словно выпустили весь воздух. Меня охватило острое желание просто встать и уйти. Или упасть на пол и заплакать.

– Никаких бумаг не осталось, – продолжала Петра Нильссон. – Мы давным-давно все выкинули. Как вы видели, он заполняет эти коробки всяким бумажным мусором. Мы не мешаем ему – это занятие его успокаивает. Мне очень жаль, что вы зря приехали в такую даль.

Я сжала руками голову, надавила пальцами на глаза. Мигрень сковывала лоб. Будь здесь Даниэль, его реакция добила бы меня окончательно. Или если бы Хенрик все же поехал со мной. Меня объявили бы невменяемой.

– По телефону он говорил так уверенно, – пробормотала я. Руки у меня тряслись. Я крепко сжала их на коленях.

– Как я сказала, у него бывают моменты просветления, но – увы.

Петра Нильссон сделала безнадежный жест в сторону отца.

– Пожалуйста, разрешите мне поговорить с ним! Он сказал, что была одна информация, которая осталась непроверенной.

Я просто не могла не попытаться. Прежде чем сдаться, я должна убедиться, что все так и есть.

– Это бессмысленно.

– Всего несколько минут.

– Его нельзя раздражать. Это просто немыслимо.

– Решается вся моя жизнь, – сказала я.

Повисла тяжелая пауза.