Скажи, что ты моя - Элизабет Нуребэк (2019)

Так была ли информация? Наверняка она существовала. Вероятность того, что все это – всего лишь фантазии старого человека, моя психика отказывается воспринимать. Уныние накатывает на меня, как прилив на пустынный берег. То, что я способна на такое дешевое сравнение, еще больше угнетает меня. Просто стыдно так растекаться от жалости к себе.

Вчера Хенрик вернулся домой поздно. Спросил, как прошла встреча, и я рассказала ему все, как есть. Ничего интересного. Времени прошло слишком много, а источник информации уже умер. Это была не вся правда. О том, что у Свена Нильссона болезнь Альцгеймера, язык не повернулся рассказать. Достаточно того, что я сама издеваюсь над своим невезением.

Хенрик выразил свое сожаление и спросил, как я себя чувствую.

Я ответила, что не удивлена. Да и чего еще можно было ожидать спустя двадцать один год?

Хенрик помог мне поставить лестницу, ведущую на чердак. Я уложила свой старый дневник в сумку с узором пейсли и поставила в самый дальний угол, за коробки.

Весь вечер Хенрик был ко мне особенно внимателен. Он варил мне кофе, зажег свечи в гостиной, помассировал мне спину, прикрыл меня пледом, когда я лежала на диване. Все мои прежние ошибки были прощены и забыты. Что мне нравится в моем муже, так это то, что он не злопамятен.

Кроме того, мне показалось, что он испытывает облегчение от того, что больше нет последней соломинки, за которую я могла бы ухватиться. И что я, похоже, не очень расстроилась. Ведь он-то все время знал, что после стольких лет никакой информации уже не найти. Я же от души благодарна ему, что он не поехал со мной к Свену Нильссону.

Знаю, муж тоже хочет, чтобы я выяснила, что произошло с моей дочерью. Больше, чем кто-либо другой. Потому что он любит меня. Потому что он желает, чтобы у меня все было хорошо.

Единственная проблема – он не верит, что Алиса жива.

Хенрик такой заботливый, он живет моими делами. Но очень боится моей реакции, если (или когда) я пойму, что ошибалась. Как он сам сказал – а что же будет с нами?

Ответ мы оба знаем.

На часах почти двенадцать. Скоро обед. А потом групповая терапия.

Наконец-то я увижу Алису.

Изабелла

Я жутко простудилась. Голова была словно набита мокрой ватой, голос осип, температура поднялась – не то чтобы очень высоко, но достаточно для того, чтобы остаться дома. На самом деле мне этого не хотелось. Но мама приучила меня, что нельзя выходить на улицу, когда болеешь. Нужно надеть шерстяные носки, лечь в постель и отдыхать.

Вот я и лежала. Я заставила Юханну пообещать мне сделать запись лекций, которые я пропущу. Она конспектирует не так подробно, как я, но уж всяко лучше, чем Сюзи.

Раздался звонок в дверь. Я взглянула на часы. Двадцать минут первого. Интересно, кто это может быть? Я выбралась из кровати и бросила взгляд в зеркало. Какая я бледная. Хотя – я ведь не накрашена. Я провела пальцами по волосам и вышла в прихожую. Открыв дверь, я первым делом обрадовалась, что на мне джинсовые леггинсы, а не застиранные пижамные штаны, которые я поначалу собиралась надеть. А вот по поводу бесформенной красной толстовки я сожалела. И зря я не накрасилась.

Передо мной, прислонившись к стене возле моей двери, стоял Фредрик и широко улыбался.

– Как ты вошел в подъезд? (Неужели я не могу придумать ничего поостроумнее?)

– Кто-то выходил, я и вошел.

Он протиснулся мимо меня в прихожую, сбросил куртку.

– До меня дошли слухи, что ты прикована к постели. Я твой личный посыльный.

Он вручил мне две пластиковые коробочки.

– Мороженое? – удивилась я.

– Моя мама всегда учила меня, что мороженое – лучшее лекарство от всех болезней. А твоя тебя разве не этому учила?

– Моя больше нажимает на дезинфекцию. И чай.

– «Клубничный чизкейк» – мое любимое. Но вы, девушки, балдеете от шоколада, так что я взял еще «Шоколадный брауни».