Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила - Мэри Стюарт (2018)

Я выпрямилась, сидя на табуретке. Поза была очень неудобной.

– Не знаю, какого ответа вы ждете, тетя Гарриет. Если вы считаете, что нам следовало давным-давно навестить вас, то могли бы и пригласить, верно? Вы прекрасно понимаете, что на протяжении пятнадцати лет регулярно, дважды в год, посылали нас ко всем чертям, всех вместе и каждого в отдельности. И да простятся мне эти слова, сегодня меня тоже встретили не с распростертыми объятиями! Если на то пошло, – холодно добавила я, – вы тоже принадлежите к семейству Мэнсел. Вы не можете отрицать, что мои родственники писали вам столь же часто, что и вы им, хотя бы для того, чтобы поблагодарить за очередной вариант завещания!

Черные глаза сверкнули.

– Моего завещания? Ха! Так вот оно что! Пришли получить причитающуюся долю, так?

– Что ж, это было бы нелегко, раз вы еще живы, верно? – ухмыльнулась я. – И пожалуй, далековато идти ради жалких грошей, что вы мне пообещали… Но если хотите, можете отдать мне мои гроши прямо здесь и сейчас, и больше я вас не побеспокою.

Я не могла разобрать выражения ее лица, видела лишь, что черные глаза сверлят меня из-под густых бровей и тюрбана пронзительным взглядом. В тот же миг я поймала на себе взгляд Джона Летмана. Казалось, он боялся, что дело зайдет слишком далеко, и в то же время происходящее немало забавляло его.

Вдруг тетушка зашевелилась и поддернула на себе одеяло.

– Да хоть бы я даже умерла здесь, им бы дела не было. Никому из них.

– Послушайте, – начала я и замолчала.

Чарльз не раз намекал, что тетушке Гарриет нравится вести себя вызывающе, и действительно, до сей минуты весь наш разговор сводился к тому, что тетушка пыталась уколоть меня. Но насколько я помнила мою родственницу, такая манера разговаривать не была ей свойственна, и уж тем более она не стала бы вызывать меня на открытый отпор. В молодости пятнадцать лет кажутся чуть ли не вечностью; может быть, такое же восприятие времени возникает и на другом конце жизненного пути. Мне бы следовало не сердиться на тетушку, а посочувствовать ей.

– Послушайте, тетя Гарриет, – торопливо произнесла я. – Не нужно так говорить. Вы прекрасно знаете, что если вам что-нибудь понадобится, то стоит лишь сообщить папе, или дяде Чазу, или кому угодно из нас! Вы знаете, моя семья четыре года жила в Америке, и добраться до нас было трудновато, но все равно вы регулярно писали дяде Чазу, и из его слов я поняла… вы всегда ясно давали понять, что хотите жить здесь, вдалеке от всех, жить так, как вам хочется. – Неопределенным жестом я обвела неряшливую комнату, включив сюда же все темные закоулки сонного дворца. – Вам следует знать, что если вам что-нибудь понадобится, если вы заболеете и всерьез захотите, чтобы кто-нибудь приехал сюда, или если потребуется помощь…

Смутный силуэт в темном углу кровати был так неподвижен, что я осеклась. Лампа горела слабо, но в этот миг то ли из-за легкого ветерка, то ли из-за неровности фитиля пламя вспыхнуло ярче, и я заметила блеск в тетушкиных глазах. Там не было ни намека на горечь или грусть. Инстинкт, запрещавший мне испытывать сочувствие к тетушке, не обманул.

– Тетя Гарриет! – решительно воскликнула я. – Вы надо мной смеетесь? Дразните? Вы прекрасно знаете, что говорите чушь!

– Гм. Чушь, вот как? Хочешь сказать, что у меня преданная, любящая семья?

– О боже, вы ведь знаете, что такое родня! Не думаю, чтобы наша семья хоть чем-нибудь отличалась от других. Вы прекрасно знаете, что можете сколько угодно лишать нас наследства, но мы все равно остаемся вашей семьей!

– Слышишь, Джон?

Джону Летману было очень не по себе. Он раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но я перебила: