Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила - Мэри Стюарт (2018)

Торжественный прием в Большом диване. Тетушка Гарриет, Генри Графтон… Гротескный маскарад, с помощью которого Генри Графтон пытался обмануть не в меру настойчивую гостью, китайские сокровища и любимые книги в кладовке под слоем пыли, случайно замеченный мною рубиновый перстень тетушки на пальце у Халиды – всему этому можно придумать только одно объяснение. С моей тетушкой Гарриет случилось что-то страшное, и шайка Графтона изо всех сил старается это скрыть. И дело не ограничивается тем, что тетушка просто-напросто заболела или даже сошла с ума, – им должно быть прекрасно известно, что, когда дело доходит до составления завещания, им нечего опасаться гнева членов семьи, и, с какой бы стороны ни упомянула тетушка Джона Летмана и Халиду, эта забота ни в коей мере не касается Генри Графтона. И к тому же стоит ли награда того, чтобы идти ради нее на такой риск? Исключено и то, что тетушку, подобно мне, содержат в неволе; они не запрещали мне при свете дня разгуливать по дворцу, где мне заблагорассудится.

Значит, она умерла. И по какой-то причине им необходимо скрыть ее смерть. Причина этому может быть только одна – другой мне просто не приходило в голову. Когда я подумала о ней, то даже в теплой душной темнице по коже у меня поползли мурашки. Но чем бы ни был обусловлен этот маскарад – загадочные ночные бдения, а теперь и тонко рассчитаная тайная операция по моей поимке, – вскоре мне, очевидно, предстоит узнать, что за всем этим кроется. Но узнать это будет нелегко.

А Чарльз, который бог знает почему догадывался об истинной подоплеке событий, – Чарльз был далеко-предалеко от меня. Он ехал к Дамаску, а за ним по пятам мчался Хамид. Даже если Хамиду удалось его догнать и уговорить вернуться за мной, пройдет еще немало времени, прежде чем они нападут на мой след. В «Финикии» никто меня не хватится, а Бен сказал: «Приезжайте, когда сможете»…

Кристи Мэнсел, без вести пропавшая.

Сгинула без следа, подобно тетушке Гарриет и ее собачке Самсону. Или подобно гончим псам Гавриила, навеки похороненным под слоем пыли в прогнившем дворце…

Оставалось только расплакаться от глупого бессилия. До чего дурацкое положение! В тот самый момент, когда силы и энергия мне нужнее всего, укол наркотика превратил меня в безвольную груду обвисших нервов и пюреобразных костей. Я собралась с силами, села и попыталась оглядеться.

Постепенно начали вырисовываться детали окружающей обстановки. Тусклый луч выхватывал из темноты несколько футов грязного пола возле кровати, низкий потолок, затянутый паутиной, голые стены из неотесанного камня, где со ржавого крюка свисал клубок кожаных ремней и металла – может быть, конская сбруя? Из-за дверей снова донесся едва слышимый трепещущий звук – это потрескивал фитиль в керосиновой лампе. Бледный лучик света, падавший через крошечное зарешеченное оконце, через пару ярдов тонул в густой непроглядной тьме, но в его чахлом отблеске глаз различал штабеля каких-то корзин, ящиков, банок, похожих на канистры из-под бензина…

Я не ошиблась в своем предположении, где я нахожусь. В вентиляционное окошко, по-видимому, падает свет лампы из подземного коридора, а тяжелая дверь под ним – одна из тех массивных дверей с огромными засовами и надежными новенькими замками, которые мы с Чарльзом видели в своих скитаниях по дворцу. Сомневаться в этом не приходилось. И разумеется, в темной каморке нет окна.

Тишина была насыщенной, тягучей и удушающей, подобно безмолвию пещер, безмолвию подземных галерей. Я затаила дыхание и прислушалась. Тело плохо слушалось и ныло, словно покрытое синяками, однако головная боль прошла. На смену ей явилось обостренное восприятие, которое в эти минуты было даже мучительнее физической боли, обнаженная ранимость, жгучее ощущение того, что я крайне уязвима, уязвима до самых кончиков натянутых до предела нервов. Я чувствовала себя как улитка, которую вытащили из ее домика и которая хочет только одного: поскорее заползти обратно.