– Да, это был несчастный случай. Он не хотел ее убивать. Я в этом уверена. В порыве гнева он швырнул в нее тарелку с супом, она набросилась на него, он ощупью схватил что-то – он думал, что кнут, – и замахнулся. Наверное, в припадке бешенства он не заметил, что эта штука была железная. – Скованным голосом, который мне самой показался незнакомым, я добавила: – Честно говоря, я не могу даже притвориться, будто сожалею. Из их разговора я поняла, что она убила тетушку Гарриет.

Летман застыл как громом пораженный. Он все еще сжимал мою руку, но, похоже, почти забыл обо мне. Он рывком обернулся к Графтону:

– Что она сделала? Халида убила старуху? Что все это значит?

– Это правда. – Графтон уставился на железку в правой руке, точно впервые увидел ее. – Она, по всей видимости, время от времени потчевала ее изрядными дозами кротонового масла.

– Чем-чем? Боже милостивый, так вот в чем было дело! Помнится, она спрашивала меня, что в этом пузырьке. – Летман провел ладонью по лбу. Он смертельно побледнел и дрожал всем телом. – Но зачем? В толк не возьму. Этой дрянью… о боже, да на что она рассчитывала?

– На приданое, – сухо ответил Графтон. – Она отнюдь не намеревалась убивать старушку, все произошло по недомыслию. У нее хватило ума выбирать моменты, когда я был в отлучках. Должен признаться, мне и в голову не приходило, что она здесь вытворяет. Такой примитивный, идиотский замысел очень характерен для здешнего склада ума. Ей хотелось, чтобы старая леди периодически заболевала и становилась беспомощной, тогда она могла бы ухаживать за ней с той самоотверженностью, которая за милю отдает притворством и требует должной награды. Каковая и следовала.

Объясняя это, Графтон не сводил глаз с младшего товарища. Летман не произносил ни слова. Когда человек старается припомнить что-то, это всегда заметно. Он покусывал губы, с озадаченного лица не сходила бледность. За дряблыми морщинами и крохотными, как булавочная головка, зрачками наркомана угадывалось лицо привлекательного юноши, втянутого Графтоном в грязную орбиту. И мне почудилось, что под торопливо надетой маской безразличия едва угадывается стыдливо подавляемый образ мальчика, с плеч которого свалилось непосильное бремя.

Графтон тоже заметил это.

– Награды следовали неизменно. Ты и сам знаешь, как щедра бывала временами покойная леди. Насколько я понимаю, большая часть добычи переправлялась на хранение родственникам в деревню. Приданое, как я уже сказал, накопилось изрядное.

– Ради бога, – взмолилась я, – прикройте ей лицо, и давайте выйдем отсюда, пока меня не стошнило.

Графтон бросил на меня уничтожающий взгляд, но все-таки подчинился. Он склонился над мертвым телом и натянул на лицо жирный от супа подол нежного шелкового платья. Летман поспешно отвернулся и потащил меня за собой к лестнице. Я охотно последовала за ним. Мы добрались до верхней площадки, и он откинул гобелены. Графтон вышел из кладовой, захлопнул за собой дверь, но вдруг, словно что-то вспомнив, толкнул ее снова и швырнул внутрь стрекало. Оно с лязгом упало на пол, и дверь страшной комнаты наконец закрылась опять.

Этой ночью зал Большого дивана был залит ярким светом. В центре нижней части зала, на покрытом доской фонтане, служившем столиком, стояла неизменная керосиновая лампа, в нишах возле двери горело еще несколько ламп, в скобе, вделанной в стену высоко под потолком, пылал дымным красным пламенем двойной факел. Когда Графтон вошел вслед за нами в залу и гобелены за ним взметнулись и снова опустились, пламя факела затрепетало в потоке воздуха, и по стенам заплясали причудливые черные тени.