Малуша. Пламя северных вод - Елизавета Дворецкая (2020)

Солнечный луч упал на воду реки и заиграл, перебирая блестящие чешуйки, как будто и сам господин Ящер удовлетворенно потягивался исполинским телом.

Часть пятая

Вторая половина лета выдалась теплой. Разговоры о жертве Волху затихли: в Перыни на вопросы отвечали, что жертва была принесена и господин вод смиловался. Что это правда, всякий видел своими глазами. Вскоре после Перунова дня оратаи начали жать озимую рожь, вскоре затем – сеять. Из хорошо промоченной земли со скрипом полезли грибы, поспела лесная малина, потом брусника. Собирать ягоды – девичье дело, и подруги из Словенска часто звали Мальфрид с собой в лес, но она редко покидала дом. Ей недомогалось, и по утрам она долго оставалась в постели, выходила иной раз лишь к полудню. Словенские знали, что невеста Волха участвовала в обряде изыскания милости Ящера; говорили, что священнодействие утомило ее, оттого и хворает. Многим хотелось ее повидать, но Сванхейд никого к ней не пускала. Старая госпожа твердила Беру, что грядущей осенью непременно заставит его жениться, а до тех пор сама вновь принялась за хозяйство и еще ухаживала за внучкой, как та прежде – за ней.

Косили овес, поспевший заодно с брусникой. Под кровлями изб краснели развешанные гроздья рябины. Журавли собирались на болотах уговор держать, каким путем в Ирий лететь. Однажды днем, когда Мальфрид все же вышла в лес с Бером и челядинками по грибы, она видела удивительное: над болотиной старый журавль учил молодого летать. Две птицы парили над прогалиной, делая в воздухе развороты, снижаясь почти до земли и вновь взмывая ввысь. Молодая следовала за старой, подражая ей. Мальфрид тихо ахала от восхищения: за всю свою жизнь она провела в лесу только две осени, но такого ей наблюдать еще не приходилось.

Прошлой осенью она вовсе ничего не видела, кроме пеленок, которые надо было мыть, и дичи, которую надо было потрошить. Если Мальфрид думала о тех днях, ей вспоминались собственные руки – огрубевшие, то в крови, то в золе. Только что миновал год с рождения Колоска, но та Малуша, что жила в избушке медведя, уже казалась ей «одной девкой» из сказки.

Жатва в этих краях заканчивалась чуть ли не на месяц позже, чем в теплой земле Полянской. Но вот все снопы были увезены с полей, в Перыни назначили пир по случаю дожинок. Все сразу снопы здесь не молотили, хранили урожай в скирдах, обмолачивая понемногу в продолжение зимы, но из обмолоченного было видно, что урожай вышел неплох: где сам-восемь, где сам-двенадцать, а где и сам-пятнадцать. Сванхейд делала запасы: за серебро, скот, хорошие железные изделия покупала рожь и пшеницу у тех хозяев, кто сеял на выжженных делянках и получал до сам-восьмидесяти. Только такие делянки и позволяли запасаться на будущие, тощие годы, и торговать излишками. Остальным, сеявшим на притеребах, хорошо бы до Карачуна хватило хлеба.

На обряды и угощения в честь дожинок варяги, не имеющие в волости своих пахотных угодий, не ходили. Зато собрались все старейшины Поозёрья со своими большухами. Осенью не девы, но зрелые жены и самые многочадные матери приносили в дар на Волховой могиле венки из колосьев и величали последний «Велесов» сноп. Сам Волхов идол стоял обвитый жгутом из колосьев, и до ночи в обчинах звучали голоса, пахло пирогами, блинами из новой муки, жареным мясом, слышалась гудьба гуслей, рожков, сопелок. Жатва – роды земли; те самые бабы, что принимали у земли-матушки ее хлебное дитя, теперь плясали в кругу, пели, ожидая скорых свадеб сыновей:

Он коня седлает, конь под ним играет,

Ой ладу-ладу, конь под ним играет.

На коня садится, конь под ним бодрится,

Ой ладу-ладу, конь под ним бодрится.

Плеточкой он машет, конь-то под ним пляшет,

Ой ладу-ладу, конь-то под ним пляшет…