Малуша. Пламя северных вод - Елизавета Дворецкая (2020)

– Тебе решать, почем свой товар отдавать, – Вестим улыбнулся. – Только в Царьграде одна куница ногату стоит. А Сигват, после брата своего, имеет право своих людей торговых в Царьград посылать, и там цесарь греческим им, наравне с княжьими людьми, и пристанище дает, и прокорм, и снасти на обратный путь. Вот и сочти: с каждых пяти куниц он одну ногату вам отдает, а четыре себе в ларь кладет.

Лужане зашумели все разом.

– Не может такого быть!

– Да он и у нас по такой же цене брал!

– А говорил, что в Царьград ездить дорого!

– Это сколько же в год выходит?

– А за десять лет сколько выйдет?

– Не может такого быть, я говорю, он нам друг истинный!

Сванхейд молча усмехалась. Она раньше не знала, почем Сигват торгует со своими данниками, но не удивилась открытию. Имея мало земли и большие притязания, он старался выжать как можно больше. Но не смел увеличивать дань, опасаясь возмущения, и пошел на хитрость, благо торговать с далеким царством Греческим лужане могли только через него.

– Здесь на Волхове все царьградские цены знают! – громко ответил всем Вестим. – Мне не верите, завтра у здешних людей спросите. Известное дело, прибавляют на перевоз – это ж на другой конец света везти надо, – но все же не сам-пять. А почему русские люди торговые в Царьграде на царский счет живут? Потому что отцы наши по избам не сидели, а за оружие брались, на рать смело шли и греков били. Ответа сейчас не жду от вас, ответ мне нужен весной, когда буду здесь собирать дружину и в Киев поведу. Насчет куниц, кстати, поговорим еще…

На этом Вестим простился и ушел, втайне очень довольный. Мужик, заступавшийся за Сигвата, невольно разоблачил его плутни, и Вестим не сомневался: уже сегодня у Сигвата заметно поубавится сторонников среди лужан.

– Да я всегда говорил: подлец он и сволочь! – кричали у него за спиной лужане, перебивая друг друга.

– Морда варяжская!

– Где он есть-то? Пусть придет, сам ответит!

Сванхейд подняла руку; Бер крикнул, призывая к тишине.

– Ну что же, добрые люди, – проговорила Сванхейд, – я, признаться, не хотела звать моего племянника Сигвата на завтрашний пир. Признаться, я не хотела даже впускать его, если явится без зова. Но если уж вы так желаете его повидать… если он придет, я прикажу провести его к вам.

* * *

Уже к вечеру в доме прибавилось гостей: прибыли приглашенные с южного и западного берега Ильменя. Приехали бояре из Будгоща, из Люботеша. Это были старинные роды, в своих волостях значившие не меньше, чем князья. Таких именитых гостей Беру и Мальфрид полагалось встречать еще на причале, чтобы проводить к Сванхейд в гридницу. К Видяте и его жене Вояне Мальфрид подошла со стесненным сердцем, не зная, куда девать глаза. Хорошо, что ее смятение незнакомые люди легко объяснят девичьей скромностью. Боярыня Вояна была приятная женщина: еще красивая, с широко расставленными голубыми глазами. Но лицо ее, хоть и не такое морщинистое, вызывало в памяти Мальфрид лицо Буры-бабы – ее родной матери. Боярин Видята – рослый, остроносый, с продолговатым лицом и сединой на впалых щеках в рыжеватой бороде, – был очень похож на своего сына, которого не видел уже более двадцати пяти лет. Подойдя к Вояне и дав ей себя обнять – через Эльгу киевскую они состояли в родстве, – Мальфрид дрожала и не находила слов. Проезжая прошлой зимой с Бером через Будгощ, они не рассказывали о пережитом ею, сообщили только, что Сванхейд пожелала повидать правнучку. Видята и Вояна не знают, что три четверти года Мальфрид была женой их лесного сына. Да и он, Князь-Медведь, давно не сын им.