Малуша. Пламя северных вод - Елизавета Дворецкая (2020)

Большую часть псковской рати Улеб отпустил восвояси – людям надо было работать. Пришла пора весенних трудов: пахали, сеяли ярь, лен, овощи. На девичьи гулянья Мальфрид в эту весну не ходила: после родов ей никуда нельзя было показываться, оставалось заниматься детьми. Поначалу она кормила новорожденного, но Сванхейд велела ей перестать, чтобы не лишиться зубов. Помня, как в прошлый раз ей начало не хватать молока уже на третий месяц, она согласилась, чтобы подыскали кормилицу. Колоска уже отняли от груди, Провора перешла в няньки, а с младшим теперь возилась Былинка из Гремятицы. Поначалу Мальфрид тревожилась, не проболтается ли Улеб об отце Колоска, которого теперь часто видел, но тот и виду не подавал, будто что-то об этом знает. Видимо, ему было так тяжело думать о Святославе, что он не хотел держать в мыслях ничего связанного с киевским братом. И без того все было непросто.

Меж собой отпрыски Сванхейд часто толковали о том, что их может ждать впереди. Все словене были готовы провозгласить Улеба своим князем: он был внуком Сванхейд, сыном Ингвара, да и боги показали, что на его стороне. Однако он знал: здесь не только за богами дело и не менее веским окажется слово другого внука Сванхейд – Святослава киевского. Но оставалось только ждать, пока тот узнает их новости и выразит свою волю. Бер убеждал Улеба, что Святослав даст согласие: как он сможет противиться, если Сванхейд, все словене и сами боги на стороне Улеба? Что Святослав потеряет от того, что здешнюю дань ему будет собирать сводный брат? Но убедить того глядеть на дело веселей не удавалось. Мальфрид молчала, однако в душе склонялась к тому, что Улеб прав в своих тайных опасениях. Все то, что она знала о Святославе, не внушало надежд на его доброту и милосердие.

Но вот миновали шесть недель, пришло время давать младенцу имя. Перед этим в Хольмгард приехал Дедич и растолковал ход обряда, чтобы Мальфрид не пугалась и знала, что делать.

– Тебя Князь-Медведь учил, что бывает, когда священное дитя родится?

– Немного… – Мальфрид с бьющимся сердцем отвела глаза. Не могла она сознаться, что только о божьих детях и думала весь тот год! – Он же сам из таких… его мать родила после того, как у прежнего Князя-Медведя в гостях побывала.

– У нас ведают, что когда родится такое дитя, в нем на белый свет сам Волх, пращур наш, выходит, – рассказывал Дедич. – Таким детям на белом свете не жить, им в Навь возвращаться положено.

Это Мальфрид знала. Эти-то знания и побудили ее бежать со своим первенцем как можно дальше от Плескова, но этой тайны ей никак нельзя было выдать.

– И когда возвращают такое дитя назад в Навь, вкушают тела и крови его, тем к мощи его приобщаясь и роду новую жизнь давая. Но ты не бойся, – Дедич взял нахмуренную Мальфрид за руку. – Чадо наше нам останется, давно прошли те веки, когда младенцев ели, ровно ягнят. Только обычай остался. Мы ему имя дадим и тем к белому свету привяжем. Будет он жить-поживать, нам на радость, матери на великую честь. Как он имя получит, ты вновь на белый свет выйдешь. И будешь ты, мать Ящерова чада, среди всех жен словенских первой.

Больше Дедич ничего не говорил, но по его глазам Мальфрид видела, что замыслы его на этом не кончаются. Обсуждать дальнейшее было рано: впереди оставался новый выбор Волховой невесты. Мальфрид пробыла в этом звании почти год, за этот год успела родить Ящерово дитя, но ко дню выбора она перейдет обратно в число дев и снова должна будет встать в круг… Эта мысль казалась ей нелепой: неужели ей, ставшей матерью уже двоих детей, придется вернуться на прежнее место, будто этого года и не было? Даже тело ее изменилось, утратило остатки девичьей худобы, стан приятно округлился, а груди стали как два упругих, налитых сосуда. Дедич смотрел на нее так, будто эти признаки плодовитости сделали ее еще красивее, но в кругу дев ей уже было делать нечего. Однако судьбу ее будет решать господин Ящер, а как знать, чего он захочет?