Город чудес - Роберт Джексон Беннетт (2019)

Он находит лестницу в трюм и начинает спускаться.

«Это был ее проект, ее замысел — неофициальный, в отдаленных спорных водах».

В темных углах тесного и вонючего трюма скопился мусор и кишит морская живность.

«Что же она здесь держала?»

Время от времени в темной грязи мелькает белый осколок кости или блестит в свете фонаря латунная пуговица.

«Кого она пытала и допрашивала?»

Кажется, Сигруд знает, что это было. Точнее, кто это был.

Он как будто попал в брюхо огромного спящего существа. Темные поверхности сочатся жидкостью или скрипят, ветер хлещет сквозь дыры в корпусе.

Вниз, вниз. Все ниже, ниже и ниже.

И, спускаясь, Сигруд вспоминает.

Он вспоминает Слондхейм — тюрьму, в которой провел больше семи лет. Монструозную крепость, построенную в расщелине, рассекающей высокий утес, — в черной трещине, на дне которой бился прибой. Темные каменные стены, испещренные камерами и комнатами, плеск воды внизу. Тюремные лодки, снующие туда-сюда, болтающиеся фонари и железные клетки с вопящими грязными людьми.

Он вспоминает свое первое путешествие в такой клетке. Скрипучая древняя лодка. Скалы, вытянувшиеся над ним, эхо криков, отблески факелов. И его собственный рев о свободе.

Сигруд пробирается на очередную палубу, разминая костяшки. «До чего страстной любовью, — думает он, — это государство любит свои тюрьмы».

И вот наконец он подходит к искомому — массивной камере, которую заметил, когда взбирался по корпусу. С этой точки обзора нет никаких сомнений, что по своей изначальной цели перед ним темница.

Внушительная металлическая дверь, покрытая замками. Толстые стеклянные иллюминаторы, словно немигающие глаза. По обеим сторонам встроены огромные электрические фонари — такие яркие, что могли бы осветить городскую площадь.

С левой стороны камеры зияет огромная дыра, неряшливый цветок из разорванного металла, раскрывшийся наружу, словно какая-то странная скульптура. Сигруд подходит к нему и светит фонарем внутрь.

Голые металлические стены. Почти воздухонепроницаемые. Но поверхность металла покрыта вмятинами — один и тот же узор, линия из четырех маленьких впадин, повторяется снова и снова, снова и снова.

Костяшки маленького кулака. Мальчишеского кулака.

«Как долго тебя здесь держали? Как долго тебя держали в темноте?»

Дрейлинг направляет фонарь на лохмотья металла вокруг дыры в боковой части камеры. Как и дверь на мостик, как и черепа, которые Сигруд нашел на берегу, она покрыта отметинами пальцев в металле, как будто кто-то неимоверно сильный взял и искривил его, словно податливый песок.

«Как же ты вырвался отсюда?»

Сигруд отходит от камеры и смотрит вверх. Отсюда ему все видно: ввысь идет туннель, проделанный сквозь множество слоев стали — проход, который голыми руками соорудил пленник, выбираясь на свободу.

«А я действительно освободился? Может, где-то в глубинах собственного разума я все еще бьюсь о стены Слондхейма?»

На мгновение он чувствует проблеск сочувствия к существу, которое когда-то держали здесь в плену. Он делает все возможное, чтобы задушить это чувство.

«Не надо его жалеть. Вспомни, что он у тебя отнял. Вспомни Шару. Вспомни, что ты потерял».

Внизу, во тьме, Сигруд йе Харквальдссон пытается заново разжечь свои многочисленные обиды, надеясь, что они достаточно его согреют, чтобы продолжать двигаться — умственное упражнение, с которым он хорошо знаком.

Он вздыхает. Корабль скрипит вокруг него, обдуваемый ветром.

Но один скрип кажется… слишком долгим. Дольше, чем порыв ветра, конечно. Как будто что-то еще давит на металл.

Сигруд замирает. Слушает.

Еще один скрип.

Он резко поворачивается и направляет луч фонаря вверх, на разрушенные палубы позади себя.

Он видит ее лишь мельком, наполовину спрятавшуюся за балкой: бледное лицо, вздернутый нос, недоверчивая гримаса.

Девушка со скотобойни. Мальвина Гогач.