Город чудес - Роберт Джексон Беннетт (2019)

Тати не успевает договорить, потому что Шара заключает ее в объятия, крепко сжимает и начинает плакать.

— Я думала, что никогда тебя не увижу, — шепчет она. — Я думала, что никогда-никогда-никогда тебя снова не увижу. — Хоть Шара плачет, ее руки продолжают ощупывать спину и шею Тати в поисках скрытых травм.

— Я в порядке, — повторяет Тати, которую разрывает надвое от ужаса и замешательства. — Но… что это было?

Один из детей, парнишка лет пятнадцати, встает и подходит к двери будки.

— Мальвина? — говорит он. — Что происходит? Мы спали, а потом… потом оказалось, что он приближается…

— Что происходит? — свирепо повторяет Мальвина. — Что происходит?! — Она издает звук, нечто среднее между всхлипом и смешком. — Мы, мать твою, проиграли — вот что происходит! Мы проиграли! Он заполучил всех остальных, всех до единого!

— В каком смысле? — спрашивает мальчик. — Что… что нам теперь делать?

— Что нам делать? Тут ничего не поделаешь, — говорит Мальвина. — Разве ты не видишь? Теперь остались только мы. — Она моргает, словно осознавая, что сказала только что. И повторяет тише: — Теперь остались только мы.

* * *

Один в маленькой комнате, могучий Ноков ест досыта. Он ест жадно, вожделенно, с пылом, которого никогда раньше не знал. Он и не думал, что одержит такую победу, такую полную и безупречную победу, и сотни братьев и сестер будут лежать у его ног…

Он растет, становясь все больше и больше. С каждой смертью — новые владения. С новыми владениями — новые силы.

Ноков меняется.

Он змей, громадный и ужасный.

Он великий ворон с крыльями из чистейшей ночи.

Он длинный, поджарый волк, чья пасть пожирает свет и саму жизнь.

Он огромный вулкан, извергающий пепел в рассветное небо.

Он много вещей, идей, концепций, слившихся воедино, затерявшихся в ночи.

Ноков ест. Голод его неутолим, а его возмездие беспощадно.

«Все ваши счастливые жизни, — думает он, бросаясь от кровати к кровати, — все ваши дни, свободные от мучений. Я покажу вам то, что показали мне. Я поделюсь с вами своей болью».

Когда последний хныкающий ребенок исчезает в бесконечной бездне первозданной ночи, Ноков обнаруживает, что все еще не полон, не завершен.

Ему нужно больше. У него должно быть больше.

Он слышит шаги позади. Он оборачивается, что занимает некоторое время — он уже не просто ребенок, а до жути массивное, колышущееся существо. Он видит своего слугу у двери, своего сенешаля-калеку.

— Тишина, — говорит он ей. — Мы победили. Мы победили, Тишина, победили.

Комнату заливает волнами молчания, с которым приходят слова:

<он не здесь сэр он ушел сэр сэр сэр он ушел его здесь нет>

У Нокова уходит несколько секунд, чтобы вникнуть в ее слова. Потом он понимает: даувкинд. Дрейлинг пришел сюда, это Нокову известно — он почуял тьму в теле своего врага, ощутил, как ее тень проникла сюда. Но где даувкинд сейчас?

Ноков тянется, ищет в темноте запах противника. В конце концов находит.

Если бы у Нокова еще оставались легкие — у него их никогда не было, а теперь и подавно, — он бы ахнул.

Потому что даувкинд находится в том месте, которое сам Ноков никак не мог найти, проникнуть туда, увидеть его. Но теперь, похоже, Ноков достаточно силен и велик, чтобы сделать это.

«И, возможно, — думает он, выпрямляясь в полный рост, так, что голова касается потолка, — пришла пора бросить ей вызов».

14. Сумерки божественности

Я все время мыслями возвращаюсь к Вуртье и ее посмертию. Кажется, лейтмотивом этого мира является то, что Божество должно победить самого себя, чтобы добиться чего-то великого и красивого.

Смерть, как ты знаешь, должна была умереть, чтобы познать смерть. Войне пришлось проиграть, чтобы познать победу.

Если бы Колкана наказали и он признался, он бы изменился?