А потом она видит что-то впереди. Маленький квадрат синего света, неподходящего размера для двери. Но за ним…

Кровати. И окна. Огромная, просторная комната, которая как будто просто висит впереди, в темноте.

— Ладно, — говорит Ивонна. — Это и впрямь странно.

* * *

Таваан чувствует происходящее заранее. Закрыв глаза и прижав ладонь к створке, она ощущает, как что-то взлетает по лестнице снаружи, мчится к двери и со всей силы бьется в нее…

Грохот похож на раскат грома. Ударная волна проходит через руку Таваан до самого плеча. Ей не надо видеть двери, чтобы понять: их почти сорвало с петель.

— Дерьмо, — тихо говорит она. Открывает глаза. — Вот дерьмо…

Она слышит, как за спиной бормочут спящие, те, кто дальше от двери, сидят и трут глаза. Пробудиться от такого глубокого сна нелегко, и она могла бы помочь им полностью прийти в сознание — но знает, что не может сейчас тратить силы.

Она собирает их все без остатка и прижимается к дверям, удерживая их. Она делает это как раз вовремя, потому что второй удар оказывается еще сильнее, чем первый.

Двери покрываются маленькими трещинами. Таваан сосредотачивается, направляет весь свой разум на то, чтобы удержать их целыми. Но она знает, что не продержится долго.

«Это он. Он здесь. И он сильней, чем я могла бы предположить».

* * *

— Можешь себе представить, каково это? — спрашивает Олвос. — Смотреть издалека, как твой сын переходит из семьи в семью. Видеть, как его захватывают в плен, пытают, сводят с ума. Видеть, как он обретает свободу посредством убийства и кровопролития и продолжает делать ужасные, жуткие вещи?..

— Но ты могла бы его остановить, — говорит Сигруд. — Ты могла бы…

Она поворачивается к нему, ее глаза горят неистовым огнем.

— Взгляни на меня. Только взгляни на меня. Взгляни на бремя моего могущества. Вообрази, каково это: знать, что достаточно волеизъявления, чтобы спасти твоего ребенка, но тогда вера Континента может свести тебя с ума — и потеряно будет куда больше… Власть извращает, Сигруд. У нее есть своя сила тяжести. Ее можно только распылить или изолировать. Вот что я пыталась делать на протяжении стольких лет. Если сегодня ночью все пойдет правильно, ты сам поймешь, что к чему. Но… ох, смертный… — Олвос качает головой. — Тебе не по силам узнать, как я себя презираю. За то, кто я такая, и за то, что мне приходится делать. — Она вытирает глаза. — Но скоро все закончится. По крайней мере для меня.

— О чем ты? — спрашивает Сигруд.

Она продолжает говорить, словно не услышала его:

— Последняя ночь надежды. Я жду ее давно, я давно ее заслужила. Но эта мысль на самом деле меня не утешает. — Она закрывает глаза. — Ведь теперь я знаю, что Ноков собирается сделать.

* * *

Когда Ивонна, Тати и Мальвина входят в огромную комнату с кроватями через дверь, которая оказывается огромным камином, Стройкова тотчас же замечает две вещи.

Во-первых, жуткий грохот и звон, которые доносятся с той стороны комнаты, где виднеется большая двустворчатая дверь, дрожащая, словно во время землетрясения. Перед дверью стоит юная девушка, одетая в пижаму, бритоголовая, прижав руки к створкам, словно в отчаянной надежде удержать их закрытыми — но понятно, что это проигранная битва.

Во-вторых, это люди во всех кроватях, все очень юные, и некоторые из них ворочаются и садятся с одурманенным видом, словно пытаясь вспомнить, как управлять руками и ногами.

Мальвина смотрит на дверь. Ее лицо из бледного становится зеленоватым.

— Таваан! — кричит она. — Что случилось? Что тут про…

Девушка у дверей кричит через плечо:

— Мальвина! Уведи, уведи, уведи их отсюда! Он здесь, он рвется внутрь!

— Что?! — вопит Мальвина. — Он здесь? Я помогу тебе! — Она бежит к двери, но замирает на месте, как будто ударившись о невидимую стену.