Город чудес - Роберт Джексон Беннетт (2019)

— Все, что Шара читала, — говорит Сигруд, — она запоминала. Или так казалось. — Он вставляет в затвор пружину выбрасывателя и боек. — Документы по истории. Документы о людях. Документы о документах. Это все хранилось у нее в голове до нужных времен. Возможно, она изучила лишь основы огнестрельного оружия, потому что слишком много места в ее памяти занимали документы.

Какое-то время Татьяна молчит. Сигруд работает в благословенной тишине. Он не знает, что заставило ее прийти и поговорить с ним сейчас, но решает лишь отвечать на заданные вопросы. Она как робкая лань, и ему не следует делать резких движений.

— Чем вы оба занимались? — в конце концов спрашивает она.

— Тем, чем нам приказывали заниматься, — говорит он. — В основном.

— И все?

Он вставляет пружину отражателя.

— И все.

— Из того, что писали в газетах, — говорит Тати, — я бы сделала вывод, что ваша работа была… грандиознее. Авантюрнее.

— Ничто так не романтизируют, как войну, — отвечает Сигруд. — Но война — это в основном ожидание. Ожидание приказов, ожидание движения, ожидание сведений. — Он в задумчивости откидывается на спинку стула. — Я мог бы измерить свою жизнь бессонными ночами, которые провел в пустых комнатах, таращась в окно.

Он возвращается к работе. Через некоторое время говорит:

— Похоже, ты очень любишь читать.

Тати поджимает колени к груди и смотрит на детали винташа на крыльце.

— Ага. Экономика. — Она вздыхает. — Вот в чем я хороша.

— Кажется, ты не очень довольна тем, в чем именно ты хороша.

— Из-за этого мы с мамой… возникли разногласия. Она сказала, у меня талант. Наняла много учителей. Больше, чем у меня было к тому моменту. А их было и так немало. Это же в общем-то просто гадание. Попытки нарисовать вещи, которые еще не существуют. — Она теребит оторвавшийся кусок обивки стула. — Мельчайшее изменение процентной ставки или сырьевой цены — что они меняют? Вот и все.

— Скучаешь по друзьям?

— По некоторым. На самом деле моими подругами были только дочери госпожи Гошал, Сумитра и Лакши. Госпожа Гошал, наша экономка, долгое время прожила в усадьбе. Я встречаюсь с ними летом или на праздники. Встречалась. — Она сурово глядит на Сигруда. — Они ходили в обычную школу. Я нет. Мама нанимает для меня учителей. То есть нанимала. Как странно говорить в прошедшем времени о человеке, в чью смерть ты еще не веришь.

Сигруд вставляет отражатель в отверстие в зеркале затвора. Внезапно оказывается, что он может представить себе многое из жизни Тати: ребенок, которого вырастили взрослые, со взрослыми друзьями и очень смутными представлениями о детстве. Он видит это по тому, как она разговаривает, используя взрослые формулировки и слова, но ощущение такое, словно она пытается танцевать, основываясь исключительно на инструкциях в каком-нибудь буклете.

— Она тебе нравилась? — вдруг спрашивает Тати. — Я имею в виду мою маму.

Сигруд замирает и медленно поднимает на нее взгляд, смотрит в ее большие, темные глаза.

— Она была лучшим человеком, которого я когда-либо знал, — говорит он.

Тати удивленно моргает.

— Ух ты.

Он на мгновение задумывается, устремив взгляд на суровые леса, а потом говорит:

— Я тебе завидую.

— Почему? — спрашивает Тати, еще сильней удивляясь.

— Ты узнала, какой она была в мирное время, — говорит Сигруд. — Когда не боялась, не волновалась и не выполняла приказы. Когда просто была собой. Я не видел Шару такой. И меня очень печалит, что я все это пропустил. — Он смотрит на девушку. — Мне очень жаль, что так получилось с твоей мамой.

— Спасибо. — Тати сглатывает. Ее дыхание учащается. — Ты убьешь людей, которые убили ее?

Сигруд на миг задерживает на ней взгляд. Потом возвращается к своей работе, вставляя выбрасыватель в затвор.

— Я это уже сделал.

— Ты… ты что?

Сигруд, не отвечая, кладет затвор тыльной стороной на крыльцо, выравнивая отражатель.