Одноклассники бывшими не бывают - Ашира Хаан (2020)

— Какая девушка? — Соболев сдвинул брови, нахмурился, словно вспоминая.

— Ой, только не надо вот этого… — я поморщилась. — На линейке. Красивая. Молодая. С распущенными волосами и в платье.

— Аааа! — он хохотнул, сгребая меня в объятья: — Дурочка моя ревнивая. Это школьный психолог Мотьки. Мы обсуждали его перевод в нашу школу на индивидуальных условиях. Чтобы без формы, со свободным посещением и выбором учителей. Она пыталась меня убедить, что детям полезна дисциплина и быть как все.

— Получилось?

— Ага, двадцать раз… — пробормотал он, отодвигая плед и касаясь губами моего плеча. — Что тебя еще волнует, рассказывай сразу. Мне вообще нечего скрывать.

— Больше нечего? — я поймала его губы и чувствительно прикусила нижнюю.

— Ай… Клянусь. Чем хочешь, тем и поклянусь.

************

Я смотрела в его глаза, в которых таяли отблески иллюзорного солнечного света и не решалась спросить о самом главном. О том, что нас разделяло.

Можно было бы задать кучу вопросов про то, что именно ответил Матвей на предложение познакомиться со мной, про Писклю, про ту мимолетную встречу в ресторане, про общение с «тварью» Наташкой и ее концерт. Про многое.

Но главный вопрос я даже сформулировать не могла. И тем более — задать его. В человеческих языках не существовало нужных слов, чтобы передать мой страх, мою боль, мою… любовь. И заботу — и об Илье, и о Матвее, которого я даже не знала. Все, что приходило мне на ум, звучало холодно, обиженно, эгоистично.

И не было тем, что я хотела знать и о чем попросить.

Но когда глаза его окончательно потемнели, Соболев ответил так, будто я все-таки спросила:

— Рита… Рита. Рита, — мое имя звучало как признание в любви. Он обнял мое лицо ладонями и осторожно коснулся губ, будто ставя печать на это признание. — Я бы сделал для тебя все. Вообще все, что угодно. Хочешь — проверь, — он усмехнулся и поцеловал еще раз. — Только не забудь, если ты прикажешь кого-нибудь убить, в следующий раз мы встретимся нескоро.

— Я запомню, — серьезно кивнула я. — Это предложение ведь не ограничено по времени?

— Вообще никак не ограничено. Абсолютно. Сделаю, что скажешь, и не спрошу, зачем, — он поднял ладонь, подтверждая обещание. — Кроме одной-единственной вещи. Я не могу отказаться от Матвея.

— Я не прошу тебя отказываться, — я мотнула головой, сбрасывая его пальцы, играющие с моими волосами. — И никогда не просила. Я говорила только о себе!

Он снова меня рассердил. Окунул с головой в тот солнечный день, внезапно ставший самым черным. Заставил ощутить то бессилие, когда говоришь-говоришь-говоришь, объясняешь, выворачиваешь душу наизнанку, а тебя все равно не слышат.

— Рита…

Я отстранилась от Ильи, оттолкнула его, встала с дивана, кутаясь в плед. Подошла к огромному, от пола до потолка, затемненному окну, утопая босыми ногами в пушистом ковре.

Отсюда открывался вид на площадь перед развлекательным центром. Можно, наверное, часами стоять тут, разглядывая суету внизу, огни, снующие машины, подсвеченный разноцветными огнями фонтан, работающий даже сейчас, в ноябре.

— Перестань делать из меня злобную тварь, хуже мачехи из сказок, — сказала я его отражению в темном стекле. — Те хоть поначалу притворялись добренькими. Тебя послушать, так я сама повесилась на шею, а потом потребовала избавиться от сына. Ты! Ты сам пришел и скрыл его от меня!

Я развернулась и, поддерживая плед на груди, отыскала и подняла с пола свое платье. Оно, увы, было безнадежно испорчено. Даже до такси дойти не сгодится. Ну и что мне делать? Шествовать в пледе мимо всех соболевских сотрудников?

Хотя они, наверняка, и не к такому привыкли.

Илья встал, прошел мимо меня к шкафу и распахнул дверцы. Внутри на плечиках висели рубашки, пара костюмов, стояла обувь — от классических ботинок до сияющих золотых кроссовок. Он покопался на полке и протянул мне стопку одежды: джинсы, футболку и тонкий свитер.