В серой зоне - Адриан Оуэн (2020)

* * *Какими бы шокирующими ни являлись эти случаи, они свидетельствуют как о сложности правовых вопросов, связанных с подобными ситуациями, так и о глубоком воздействии тяжелых мозговых травм не только на семьи жертв, но и на общество в целом. Как в свое время случай Терри Шайво, дело Квинлан и Крузан обсуждала вся страна. Несомненно, были подняты важные вопросы о юридических различиях между отказом от лечения, самоубийством, самоубийством с помощью врача и «позволением умереть». Какую роль в принятии таких решений играет правительство? Кому следует решать: тому, кто ближе всего к пациенту, лечащему врачу или государственным должностным лицам, у которых могут быть собственные предубеждения в отношении жизни и смерти? Или нам стоит полагаться исключительно на заблаговременно составленные распоряжения пациента по принятию жизненно важных решений в случае утраты дееспособности? И что делать, когда таких распоряжений не существует? Так, для некоторых случаи Карен Энн Квинлан и Нэнси Крузан стали яркой страницей в споре о праве на смерть и праве на жизнь. Другим они скорее напомнили скользкую дорожку к безнаказанному убийству.

* * *Вернемся к Киту, тому канадцу, который вместе со своей семьей попал в автокатастрофу. Мое участие в его деле потребовалось в тот момент, когда его дети, прочитав о моей работе, связались с нашей лабораторией и попросили позволения привезти Кита в Лондон, Онтарио, на сканирование, и если ответ положительный, то можно ли выяснить, в сознании их отец или нет? Спросить Кита с помощью сканирования, чего он сам желает?

Представьте, что мы привезли Кита в Лондон, поместили в наш фМРТ-сканер и узнали, что он в сознании и может ответить «да» и «нет». Мы уже доказали, что технически это возможно. Кит был относительно молод и здоров, когда получил травму головного мозга, а данные факторы, насколько нам известно, способствуют положительной реакции на МРТ. Вероятно, Кит действительно находился в сознании и смог бы с нами пообщаться. Что, если с помощью нашего фМРТ-сканера он сказал бы нам, что, вопреки мнению жены, хочет жить? А Абрахам, наоборот, подтвердил бы духовному наставнику, что желает умереть?

Наверное, вы думаете, если тяжелобольной в вегетативном состоянии сообщит с помощью фМРТ-сканера, что хочет умереть, ему позволят это сделать? Разве человек в таком положении не должен иметь право на смерть? Однако ответ, как ни печально, далеко не так однозначен.

Если здоровый человек внезапно объявит, что хочет умереть, разве вы не усомнитесь в его здравомыслии? И если не в здравомыслии, то, по крайней мере, в его душевном здоровье? Возможно, он просто подавлен и не в состоянии принять обоснованное решение. И даже будь вы уверены, что он в здравом уме, не захотите ли вы проверить на следующий день и через неделю, что его желание не изменилось? Вдруг у него просто черная полоса в жизни? А со временем все наладится, и он перестанет думать о смерти.

А будь вы врачом, к которому день за днем, месяц за месяцем приходит пациент с требованием помочь ему умереть, что бы вы сделали? Ответ: ничего. Большинство из нас не живут в обществе, которое позволяет нам соглашаться на самоубийство и помогать ему осуществиться. Почему же для пациента, который получил серьезную травму мозга, правила должны быть другими? Ответ «да» на вопрос «хочешь ли ты умереть?» может отражать глубокую психологическую или психиатрическую нестабильность. Желание смерти может быть временным. Не исчезнет ли оно завтра или через год?