Как мы ориентируемся - Маура О’Коннор (2021)

На ночь мы остановились у прекрасной, похожей на пруд водной впадины, окруженной клубовидными эвкалиптами, разожгли костер и поужинали, запивая еду пивом. Я рассказала Харни о своем двухлетнем сыне в Соединенных Штатах, и он дал ему новое имя на языке вардаман, Вайари, что означает «мать уехала, ребенок остался», после чего раскатисто рассмеялся. Когда совсем стемнело и на небе появились звезды, он взял две палочки, чтобы стучать, поддерживая ритм, и начал песнь – сагу о животных, похожих на человека, которые бродили по этой земле. Глубокой ночью, когда мы уже спали, я почувствовала влагу на лице и открыла глаза. Посмотрев вверх, я увидела на небе тысячи мерцающих звезд. Рядом со мной, в спальнике, приподнялся Харни, тихо глядя в небо. «Ага», – пробормотал он, не меньше меня удивленный дождю с безоблачного неба. На следующее утро мы увидели следы капель дождя на земле – доказательство того, что они нам не приснились. После завтрака мы сидели под акацией, пили пахнущий дымом чай из котелка и разговаривали – о предках, о путешествиях, о том, как на языке вардаман говорят о направлениях, о том, как выжить, если заблудился в буше, о рыбной ловле, лекарствах и законе. «Нарисуете что-нибудь для меня?» – попросила я. Мне хотелось увидеть Тропы сновидений, которые проходят через Меннген. Харни взял у меня блокнот, ручку и нарисовал границы своей земли. Затем принялся чертить Тропы сновидений, одну за другой. «Это Сновидение кузнечика, – сказал он. – Это Сновидение водяного питона. А это Сновидение людей нырковой утки».

Всего он назвал 42 Тропы сновидений – а потом на листке закончилось место.

После этого я берегла блокнот как зеницу ока. Несколько дней я провела в буше в окрестностях Кэтрин, а затем вернулась в Дарвин и села на самолет до Сиднея, откуда начиналась дорога домой – свыше 16 тысяч километров. Блокнот служил драгоценным напоминанием о кратком знакомстве с иным миром, реальность которого начала предсказуемо тускнеть по мере того, как я возвращалась к привычной жизни. При взгляде на него я вспоминала картины Йукултийи Напангати, женщины из племени пинтупи. Она жила в Большой Песчаной пустыне и в 1984 г. в возрасте четырнадцати лет одной из последних «пришла» из буша. Произведения Напангати состоят из тысяч линий, мерцающих на поверхности холста. Такое впечатление, что ее картины бросают вызов двумерному пространству – по их поверхности словно пробегают волны. На одной из картин изображена скальная впадина в Йунале, к западу от Кивирркурры в пустыне Гибсона, то самое место, где побывали Джеффри Тьянгала, Япа Япа Тьянгала, Фред Майерс и Дэвид Льюис во время своего путешествия по пустыне. Для Напангати Йунала была местом, где группа женщин, ее предков из Сновидений, однажды разбила лагерь и копала землю в поисках марсдении – «бананов», растущих в бушленде. Когда я смотрю на картину, не фокусируя взгляд, тысячи линий словно превращаются в топографическую карту, на которой отображен каждый сантиметр пустыни. Рисунок – необычайно яркая визуализация истории этого места.

В чем ключ к феноменальной памяти Харни, Напангати и многих других аборигенов? Я полагаю, все дело в их тесной связи с землей. Журналистка Арати Кумар-Рао пишет о том, как она путешествовала по пустыне Тар в индийском Раджастане вместе с кочевниками, которые передавали знания о местности с помощью слов, топонимов, песен и символов. Но они передвигались пешком, и поэтому расстояния на их картах отсчитывались в сантиметрах, а не в километрах. Аристотель сравнивал память с отпечатком на воске. По его мнению, сенсорные ощущения сначала воспринимаются сердцем, а затем направляются в мозг и там хранятся. Впоследствии латинский глагол recordari («вспоминать») состоял из двух корней, revocare («призывать») и cor («сердце»). В XII в. среднеанглийское слово herte означало, помимо прочего, «память». Когда вы что-то запоминали навсегда – вы знали это сердцем.

Вы скажете «налево», я – «на север»