Как мы ориентируемся - Маура О’Коннор (2021)

Я похватала пожитки, спальный мешок, сумку-холодильник и забралась на пассажирское сиденье его пикапа. Подлокотники были забиты старыми авторучками, расческами и пачками жевательного табака. Харни сел за руль, и мы медленно поехали сквозь лабиринт проселков, исчертивших Меннген. По пути Харни начал урок естествознания и рассказывал мне о местных растениях, животных и ландшафте. На своем упрощенном английском он с энтузиазмом описывал и объяснял все, мимо чего мы проезжали, – в сущности, выполнял роль переводчика между мной и природой. Я вспомнила слова археолога Изабель Макбрайд, которая писала, что «все время поражалась разнообразию ландшафтов… [которые мы] наблюдали. Это были непостижимые ландшафты разума, населенные существами из вездесущих Сновидений, чьи действия отражались в чертах сотворенного ими пейзажа»[192]. Я видела разве что деревья, траву и выбеленную палящим солнцем землю, а перед глазами Харни представал подробнейший ландшафт: история, еда, лекарства, убежища, орудия, легенды… Он называл все деревья («Это кулаба, вот акация, там эвкалипт, а вон там – кровавое дерево…») и рассказывал, как их могут использовать люди и животные. Он показывал мне термитники между деревьями, высотой под полтора метра, связывая их форму с людьми и предметами. «Как будто рядом стоит маленький ребенок! Посмотри вот на тот – какой интересный!» Женщины, объяснял он мне, используют термитов как лекарство после родов, чтобы у них было молоко. «Их кладут на огонь, нагревают и растирают, и получается что-то вроде порошка, – говорил он. – Потом берут особую траву, посыпают ею, а когда пойдет пар, подставляют под него грудь. Грудь надо хорошо пропарить!» Мы поговорили о его дедушке, Плуто, который помогал строить шоссе Виктория. «Дед шел и рассказывал нам истории о разных местах, когда мы росли. Сновидения мухи, поссума, хорька, голубя…»

Когда Харни немного подрос, он начал развозить почту по фермам на вьючной лошади. «Я ходил там, где проходила тропа аборигенов, – вспоминал он. – В Кэтрин от станции Виллеру. Хорошо было пройтись! По тридцать километров четыре дня! Только пешком, никакой машины – идешь, вспоминаешь, поешь. Мы никуда не спешили, утром просыпались в любое время». Я спросила: а за рулем можешь петь? «Когда едешь на машине, пропускаешь много земли, много историй», – ответил он. Именно знание историй своей земли позволило Харни претендовать на территории, по которым мы путешествуем. Мерлан рассказала: когда в 1980-х гг. она вернулась в Кэтрин для продолжения исследований и в 1994 г. опубликовала первую, и единственную, книгу о грамматике языка вардаман, на нем регулярно говорили лишь человек тридцать, причем все в возрасте за сорок. (Сегодня, по ее оценке, их осталась горстка.) В то время Харни жил в Кэтрин, работал механиком на ферме. У него было двое сыновей от первой жены, которая умерла от нераспознанной опухоли мозга, и он к тому времени уже женился второй раз на женщине по имени Дикси. В тот период австралийские суды начали признавать права аборигенов на землю – в соответствии с Законом о земельных правах аборигенов 1976 г. Как вспоминает Харни в своей автобиографии, он говорил Дикси: «Все предъявляют права на землю. Понимаешь, я хочу получить свою страну, за рекой Флора»[193].

Чтобы предъявить права на территорию предков, австралийские аборигены должны были показать, что именно они – потомки тех, кто жил на этой земле, был с ней духовно связан, заботился о ней и по традиционному праву с нее кормился. Для выполнения этих условий в суде часто привлекали антропологов, и те по доброй воле собирали мифы Сновидений и историю страны, составляли карты, проводили топографическую съемку… Австралийские антропологи Бетти Миэн и Этол Чейз, которые работали над заявками на землю для целого региона Аппер Дейли, связались с Харни. Связан ли он с местностью за рекой Флора? Вот как он вспоминает об этом разговоре в книге «Рожденный под чайным деревом»:

«Да, мое Сновидение там».