Как мы ориентируемся - Маура О’Коннор (2021)

Тульвинг считает, что именно эти способности отличают человека от животного. «Пусть здравый смысл и позволяет многим животным помнить прошлый опыт, – писал он, – не существует свидетельств того, что какой-либо иной вид обладает эпизодической памятью, подобной памяти человека, определенной в терминах субъективного времени, личности и аутоноэтического сознания»[103]. Животные способны запомнить, где и когда происходили те или иные события – например, это демонстрируют опыты с сойками, о которых мы говорили в предыдущей главе, – но это, скорее всего, простые способности, напоминающие эпизодическую память. Они отличаются от глубокого аутоноэтического сознания, которое характерно для когнитивных способностей человека. Некоторые исследователи рассматривают результаты недавних экспериментов с крысами как аргумент против этой теории. Новозеландский психолог Майкл Корбаллис полагает, что активность гиппокампа у спящих крыс, когда они словно воспроизводят и представляют будущие действия, может доказывать, что и другие животные способны путешествовать во времени – разница лишь в степени сложности, и именно она делает человека уникальным. Но Тульвинг с этим не согласен:

Если кого-то беспокоит политкорректность подобного утверждения, позвольте мне напомнить этому человеку, что многие поведенческие и когнитивные способности многих видов животных тоже уникальны: эхолокация у летучих мышей, электрическая чувствительность у рыб и генетически запрограммированные навигационные способности перелетных птиц – вот лишь несколько примеров, которые первыми приходят на ум, хотя можно привести и множество других. В сущности, именно такого рода способности – недостижимые для здравого смысла, но в высшей степени реальные – позволяют скептически относиться к существованию эпизодической памяти у птиц и животных. Эволюция – чрезвычайно искусный изобретатель, и она способна сделать так, что ее творения будут совершать множество удивительных действий, – но это вовсе не значит, что она непременно наделит их сложными способностями к сознательному пониманию[104].

Гипотеза чтения троп гласит: как только стратегия ориентации по следам стала широко применяться для построения маршрутов, поиска пищи и воды, запоминания путей и охоты, она привела к тому, что люди создали более точные ментальные маршруты и карты местности; основой для этого послужила нарративная память от предыдущих впечатлений, а также опыт других людей. Возможности нашей памяти расширялись, и мы все накапливали все больше сведений о естественной истории – о смене сезонов, о закономерности миграции животных, об их репродуктивных циклах, об ареалах их обитания. Изучение всего этого требовало энергии и сил, что потенциально продлевало детство и юность, а также соответствующие им периоды развития нервной системы. И благодаря этим процессам возникло существо, у которого появилась возможность выстраивать свои впечатления во времени и в пространстве, путешествовать все дальше и дальше, строить все более сложные ментальные карты и последовательности, а в конечном счете – когда обладатели навыков освоили символическое общение, а затем и речь – с помощью историй передавать эти географические и биографические сведения другим.